Депрессия и генетика

Депрессия и генетика

Депрессия – болезнь, которую в обществе недооценивают. По данным Всемирной организации здравоохранения депрессией страдают примерно 350 миллионов жителей Земли. Благодаря большому числу болеющих и тому, что депрессия может длиться можно очень долго, она занимает первое место в мире по продолжительности испорченной людям жизни.

Девятое место, проигрывая инфарктам, инсультам, СПИДу, раку и т.п., она занимает, если оценивать болезни, не только по тому, как долго они портят людям жизнь, но и по смертности.

При этом Национальные институты здоровья (National Institutes of Health, NIH) – основной источник грантов в области медицины и науки о жизни в США – выделяют на исследования депрессии в 10 раз меньше денег, чем на исследования онкологических заболеваний.

Дискриминация депрессии во многом связана с тем, что ученые до сих пор не могут обнаружить ее материальных основ. Кроме самых тяжелых случаев, у врачей нет возможности поставить диагноз «депрессия», если пациент этого не хочет, а такое случается часто. Более того, даже если пациент относительно честно отвечает на вопросы врача, тот может быть сбит с толку разнообразием симптомов.

Если у человека ВИЧ, инфаркт или опухоль, он, чаще всего понимает, что это смертельно опасно, и знает, что врачи могут помочь. Поэтому, заподозрив у себя болезнь, он обратится к врачу, врач сделает анализ, кардиограмму, УЗИ или томографию, подтвердит или опровергнет диагноз и назначит лечение, которое с большой вероятностью поможет. С депрессией все не так. Угрозы своей жизни человек не видит, сильной боли не испытывает, никакого анализа, чтобы подтвердить или опровергнуть депрессию, не существует, антидепрессанты помогают не всем, да еще и обладают выраженными побочными эффектами, которые в красках описывают прибегнувшие к медицинской помощи приятели. Более того, быть в депрессии считается стыдным. В обществе бытует мнение, что это все от лени, от слишком легкой жизни, от нежелания взять себя в руки. Люди боятся, что врачебная тайна не будет соблюдена, и об их болезни станет известно работодателю, и его уволят. Получается, что люди болезни боятся не очень, постановки диагноза, наоборот, боятся («Что я, псих, что ли?!»), а реальной помощи от врача не ждут.

В том, что люди не ждут помощи от врача, есть доля горькой правды. До сих пор нет единой непротиворечивой теории того, почему возникает депрессия, почему существующие антидепрессанты помогают одним, а другим не помогают, и что происходит на клеточном и молекулярном уровне у больного и выздоравливающего человека.

Одна из теорий, которые объясняют хоть что-то, это теория биогенных аминов. Биогенные амины: серотонин, дофамин и норадреналин – иногда даже называют «гормонами счастья». На самом деле, это нейромедиаторы – вещества, ответственные за передачу сигналов в головном мозге. В некоторых случаях препараты, повышающие содержание моноаминов в головном мозге, оказывают неплохой антидепрессивный эффект. Вопрос только в том, почему не во всех, и почему они начинают действовать через месяц (минимум – две недели) после начала приема. Кроме того, теории биогенных аминов вредит тот факт, что лекарства, снижающие их уровень, не вызывают депрессии.

По самым свежим данным, за развитием депрессии стоят более сложные клеточные механизмы, а биогенные амины – это только одно из звеньев механизма. Показано, что у людей, давно страдающих депрессией, в головном мозге заметно уменьшается объем серого вещества – нейронов и их отростков. Возможно, что причина депрессии не в дефиците аминов, а в том, что нейроны становятся более хрупкими, чаще гибнут, меньше ветвятся и т.п. В таком случае биогенные амины не напрямую улучшают настроение, а меняют активность нейрональных генов, так что нейроны лучше сопротивляются стрессу и отращивают больше отростков. Считается, что в первую очередь роль играет активность гена BDNF, продукт которого – ростовой фактор, управляющий ростом и развитием нейронов. Это сложный, многоступенчатый механизм, и, если на определенной его стадии происходит сбой, лекарство не помогает. А таких ступеней много: каскад из нескольких молекул передает сигнал от нейромедиаторов к BDNF, BDNF должен передать сигнал другим нейронам, они должны этот сигнал воспринять, и при этом сохранять жизнеспособность и способность к ветвлению и образованию новых синапсов.

Для некоторых психических особенностей время от времени находят соответствующие генетические варианты. Но для депрессии долгое время ничего не находилось. При этом на риск развития депрессии сильно влияют события предыдущей жизни, в особенности, случившиеся в детстве. Физическое, сексуальное и эмоциональное насилие, пережитое в детстве – один из сильнейших факторов риска. Смерть близких людей, войны и катастрофы – в любом возрасте сильнейший фактор риска. По оценке ВОЗ по частоте депрессии с большим отрывом лидирует Афганистан.

Все это вместе с проваливающимися раз за разом попытками отыскать мутации, связанные с депрессией, привело к непопулярности идеи о генетической предрасположенности к депрессии. Группе Флинта стоило немалых усилий продолжать поиски. И вот они увенчались успехом.

Для этого исследователи очень тщательно подошли к выбору пациентов для анализа, что позволило уменьшить генетическую вариативность. Все участники исследования были женщинами, этническими китаянками и страдали тяжелой депрессией. Авторам удалось обнаружить два генетических локуса, связанных с повышенным риском развития тяжелой депрессии. Эти локусы: SIRT1 и LHPP. Эти гены, по всей видимости, связаны с жизнедеятельностью митохондрий и производством энергии. И это не первая находка, указывающая на роль нарушения энергетического обмена в развитии депрессии. Возможно, что жалобы людей в депрессии типа «ни на что нет сил», «как будто у меня сели батарейки» и «ничего не хочется делать» – не только описание психологического состояния, но и физиологическая реальность. Возможно, клетки мозга первыми начинают ощущать нехватку энергии, чахнуть и гибнуть – среди всех клеток организма у них одна из самых больших потребностей в энергии.