Лекция 4. Кризис в психологии. Предпосылки возникновения объективной психологии

К началу XX века в психологии сложился целый ряд направлений, несовместимых между собой, и это составляло своеобразную форму выражения теоретического кризиса психологической науки. Несмотря на это, психологическая наука продолжала очень активное накопление важных психологических фактов, продолжалось изучение физиологических процессов, которые соответствуют психологическим явлениям и процессам. Словом, нельзя представить себе этот первоначальный период существования психологической науки как период, характеризующийся только теоретическими трудностями, которые создавали картину общего кризиса психологии, так как в то же самое время шло серьезное обогащение психологических знаний. С другой стороны, само столкновение идей в психологии, различных подходов и отдельных научных школ, конечно, тоже нельзя понимать как историю простого столкновения одних заблуждений с другими заблуждениями. В ходе этой борьбы в столкновении различных направлений и школ в психологии формировались важные теоретические положения, которые в значительной степени обусловили дальнейшее развитие психологической науки. Поэтому, хотя в начале века и прозвучали очень сильно слова одного из выдающихся русских психологов Н.Н.Ланге о том, что психолог в настоящее время похож на Приама, сидящего на развалинах Трои, в них содержится лишь доля истины. Они справедливы в отношении общекризисной ситуации в психологии, но все же то, что Ланге называл развалинами, было в действительности строительным материалом, без которого, конечно, не могло продолжаться развитие психологии.

Почему же возникла кризисная ситуация, несмотря на явные успехи в развитии психологических знаний? Потому, что конкретная психологическая наука не могла разрешить ряд фундаментальных психологических вопросов, так как попытка их решения велась с неверных общетеоретических, методологических и, можно даже сказать, философских позиций. Психология не могла развиваться теоретически ни в рамках идеалистических представлений о психике, о психических явлениях как явлениях, принадлежащих вообще особому духовному миру и, так сказать, не подвластных конкретному научному исследованию; ни в рамках наивно-материалистических, механистических по своему происхождению представлений, видящих в психических феноменах лишь косвенные проявления, «призраки», создаваемые работой органов чувств и мозга человека, хорошо изучаемой объективными методами. В итоге идеалистические представления о человеческой психике, о сознании фактически обосабливали эти явления, отделяли их от круга материальных явлений, которыми занимаются естественные науки: физиология, биология, химия, физика. С другой стороны, ограничение исследуемых вопросов только рамками изучения соответствующих мозговых процессов приводило к невозможности раскрыть особенности собственно психических явлений. Потому что, когда для познания психических явлений обращаются к тем механизмам, которые при этом функционируют, то есть к физиологическим (нервным) механизмам, то видят процессы возбуждения, распространения этого возбуждения, торможения, индукции и т.д., то есть процессы, которые сами по себе объективно физиологические, а не психические. При таком подходе утрачиваются особенности психических явлений, не сводимых к мозговым и — шире — к физиологическим процессам так же, как и не выводимых из них. Здесь существуют какие-то другие, более сложные отношения.

Нужно сказать, что попытки найти пути раскрытия природы психических явлений в деятельности мозга приводили в конце концов к идеалистическим по существу конечным выводам, например об объективной непознаваемости психических явлений. Мир психических явлений превращался в запрещенную для обычной науки сферу, чистую субъективную реальность. Возвращение к идеалистическим представлениям от таких наивных механистических объяснений, или точнее сказать подходов, к психическим явлениям — в высшей степени распространено, потому что представляет собой логический результат неправомерных в научном отношении попыток сведения одного к другому или выведения одного из другого: из физиологических процессов — психических процессов. Это явление известно под названием физиологического или биологического редукционизма (редукционизм образован от слова «редукция», что значит именно сведение).

Я упоминал о другом подходе к психическим явлениям, а именно о так называемом социологическом направлении, назвав при этом имя Дюркгейма как одного из виднейших представителей этого направления. И здесь тоже встречалась та же трудность, только теперь уже по отношению не к физиологии, а к таким социологическим явлениям, как общественное сознание, выработанные системы понятий или концептов, как любили говорить в то время, то есть словесно обозначенных представлений о мире, которые как бы проецируются в головы отдельных индивидуумов, но не образуют тот мир явлений, которые мы называем психическими явлениями. С этой точки зрения, наши представления о мире — это продукт проекции общественных представлений о мире. Здесь тоже имеет место прямое выведение психики из явлений, которые относятся к категории социальных, общественных, иначе говоря. Такое простое выведение сделать невозможно, так как вновь утрачивается специфика психических явлений и психолог превращается в историка культуры или социолога.

В связи с этим, не имея возможности выйти за рамки подобных трудностей, психологи оказались как бы зажатыми между двумя опасностями: сведением психики к биологии, с одной стороны, и сведением психики к социальным явлениям, с другой. Очевидно, что нужно было найти совсем новые подходы к изучению психических явлений. Нужно было по-новому подойти к реальности существования особой сферы, открытой в принципе человеческому познанию. Нужно было, иначе говоря, опереть психологическую науку на иные философские основания, чем те, которые мог предложить психологии упрощенный механистический материализм, или те основания, которые психологии активно предлагал идеализм в различных формах своего проявления (в формах объективного или — чаще всего — субъективного идеализма). Необходимы были новые теоретические и методологические основания психологии. Каковы же эти основания, которые выводят психологию из теоретического кризиса, из ряда тупиков, возникающих при решении фундаментальных психологических проблем природы психики, природы человеческого сознания, связей психических явлений с функционирующим мозгом, связи психических явлений с явлениями общественными?

Эти методологические основания в эпоху, когда в полной мере разыгрался теоретический кризис в психологии, уже существовали. Они были представлены возникшими примерно в середине XIX века марксистскими философскими взглядами. Они были даны марксизмом. Но вся мировая психология как бы прошла мимо марксистской философской науки. Правда, в некоторых исторических источниках содержатся указания на то, что в отдельных работах у отдельных исследователей есть упоминание имени Маркса, но это упоминание делалось в другом контексте, чем тот, о котором пойдет речь, то есть это случайное упоминание, без всякой попытки придать идеям Маркса значение основополагающих идей для психологической науки.

Появление марксизма в прошлом веке вызвало революционный поворот не только в философии, но и в подходе к изучению общественного и личного сознания и, шире, коренной поворот в понимании природы психических явлений. Первый прорыв к марксистским философским основаниям психологии произошел в нашей стране после Октябрьской революции, когда часть советских ученых, вставших на сторону Советской власти, стала искать опоры для дальнейшего развития своей науки в марксизме. В этот период, вскоре после того, как закончилась гражданская война, была провозглашена важная идея о том, что психология должна сознательно, а не стихийно строиться на новой диалектико-материалистической философской основе. Эта идея, подготавливающаяся на протяжении некоторого времени, была явно провозглашена в начале 1923 года на первом научном съезде, где рассматривались вопросы о природе психического. Этот первый съезд после революции назывался съездом по психоневрологии. Он охватывал вопросы, которые сейчас бы назвали вопросами нейрофизиологии, вопросы патологических состояний мозга и психики и, наконец, прямо вопросы психологии. Требования начать перестройку психологии на марксистских основах были сформулированы профессором Константином Николаевичем Корниловым. С этого момента развернулась открытая и широкая дискуссия о том, нужно ли ориентировать психологию на совершенно другие философские основания и перейти от оснований, которые давала домарксистская и внемарксистская философия, на основания, которые дает философия марксизма. На II съезде в 1924 году присутствовали представители разных областей науки, и после второго съезда в психологию стали вливаться совершенно новые люди, не принадлежащие к кругу профессиональных психологов того времени. Их работа концентрировалась вокруг Института психологии Московского университета. Директором Института психологии был в то время известный психолог, профессор философии Георгий Иванович Челпанов. Итак, две фигуры стали символизировать как бы два лагеря. Фигура Корнилова символизировала направление, требовавшее радикального пересмотра философских оснований психологии, отказа от старых философских основ и перехода на новые, которые они видели в марксизме. Другой лагерь был наиболее ярко представлен Г.И.Челпановым. Он стоял на иных позициях и полагал, что марксизм есть существенная концепция для понимания явлений, происходящих в развитии общества, экономических отношений, классовой борьбы, но не имеющая и не могущая в принципе иметь отношение к конкретным знаниям о психических явлениях. Последняя точка зрения выражала крайне наивную попытку выйти из-под влияния марксистских идей и сохранить те, в общем-то, жалкие философские позиции, на которых стоял сам Челпанов и на которых строилась вся работа, в том числе и экспериментальные исследования в Институте психологии Московского университета.

Психология, которую представлял Челпанов, была психологией, опиравшейся на эклектическую философскую основу. Она нашла свое отражение в экспериментально-психологических исследованиях, в идее параллелизма явлений. Что касается самого содержания этих экспериментальных работ, то по духу они были репродуктивными психологическими работами. Челпанов открыто декларировал этот принцип работы для психолога-экспериментатора. Он говорил: «С чего должен начинать психолог? Психолог должен начинать с того, чтобы взять экспериментальные исследования, выполненные в одной из знаменитых зарубежных лабораторий, прежде всего в Лейпцигской лаборатории, и повторить их. И лишь после повторения этих исследований психолог имеет право их как-то модифицировать». Именно из-за того, что челпановская официальная психология постоянно ориентировалась на образцы западной, главным образом немецкой, психологии, ее прозвали «приват-доцентской психологией», то есть такой психологией, которая только следует за образцами зарубежной. Говоря о самом Г.И.Челпанове, следует отметить, что он был блестящим педагогом, а его лекции — образцом дидактичности. В своих лекциях Г.И.Челпанов искусно пользовался дидактическими приемами, содержательными образными сравнениями. Его учебник для гимназий выдержал четырнадцать изданий, так как был великолепно написан. Но, повторяю, как философ Челпанов представлял собой лагерь идеализма, а в психологии его идеалами были повторение, боязнь оригинальности и отхода от традиционной физиологической психологии.

Под давлением этой дискуссии в начале 1924 года было изменено руководство института. Профессор Челпанов возглавил другой коллектив, а директором института, тогда важнейшего и единственного в Советском Союзе, Института психологии Московского университета стал профессор Корнилов. Произошла смена всего коллектива института. Это был настоящий поворот, потому что в институте появились совсем новые люди. Это были, во-первых, молодые люди, которые начали с работы в институте вообще свою деятельность в качестве психологов, придя из других областей науки.

В числе этих молодых людей приехал из Казани 22-летний Александр Романович Лурия, ставший старшим научным сотрудником института. Из другого города, Гомеля, появился еще один молодой человек, чуть постарше Лурии (впоследствии профессора нашего факультета), Лев Семенович Выготский. Он занял место младшего научного сотрудника, потому что А.Р.Лурия уже опубликовал некоторые небольшие психологические работы, он очень рано проявил активность, к тому времени кончив чуть не два факультета, а Л.С.Выготский имел публикации главным образом литературоведческие — о басне, о графике, словом, что-то еще не психологическое. Но приходили люди постарше, из других областей знания. Так появился в институте, например, профессор Рейснер, в то время уже довольно известный социолог, который решил развивать психологию в новом направлении. Появились врачи. Приехал из эмиграции сравнительно молодой профессор Шпильрейн, специалист в области психологии труда, который приступил к активной работе в институте и стал разрабатывать психологию труда, или, как говорили в то время, психотехнику. Состав института обновился. Лозунг — «строить марксистскую психологию», то есть психологию на марксистской философской основе, — нужно было реализовывать в конкретных работах. У классиков марксизма нет специально психологических трудов. Задача заключалась не в том, чтобы распространять готовые марксистские представления в психологии. Задача была гораздо труднее. Надо было переработать фактический и по-новому осмыслить теоретический материал, созданный усилиями как предшествующих поколений психологов, так и современными психологами, придерживающимися немарксистских позиций. Работа огромная и трудная. Первые шаги к решению этой задачи были весьма скромными по своим результатам. С одной стороны, в качестве предпосылки для решения задачи перестройки психологии на марксистской основе выступил, конечно, колоссальный эмпирический материал, накопленный психологией за свою историю. С другой стороны, в отечественной науке существовали специальные предпосылки, которые сделали возможным марксистское развитие психологии. Среди этих предпосылок в первую очередь нужно выделить учение Ивана Михайловича Сеченова. И.М.Сеченова нельзя назвать только физиологом, хотя его вклад в физиологию неоспорим (открытие знаменитых механизмов центрального торможения и т.д.). И.М.Сеченов был человеком, внутренне нацеленным на решение сложных психологических проблем. Это видно из его научной биографии, из его интереса к психологии, который был проявлен даже до его капитальных физиологических исследований, и, конечно, по его известным работам, которые представляют собой не изложение экспериментальных исследований, а, скорее, теоретические исследования о возможности распространения принципа рефлекторных процессов на изучение психических явлений. И.М.Сеченов был очень далек от вульгарного сведения психических явлений непосредственно к физиологическим. Мысль Сеченова гораздо более сложна и в этом смысле гораздо более интересна, чем она представляется из упрощенного изложения его идей.

И наконец, собственно со стороны физиологии была проведена огромная работа, которая бесспорно относится к классическим работам XX века. Я имею в виду Ивана Петровича Павлова, одного из величайших физиологов своего времени. Его физиологические исследования о работе больших полушарий головного мозга тоже имели своеобразный психологический прицел, и И.П.Павлов еще в раннем периоде своей деятельности высказывал мысль о том, что его работы идут в направлении решения огромной проблемы, которую он образно назвал «проблемой тайны человеческого сознания». Это был особый путь изучения физиологических процессов в связи с жизненными отношениями, жизненными взаимодействиями живых организмов, высших животных и человека. На этом пути возникли идеи о раздражителе как сигнале, который животное получает из внешней среды. В трудах И.П.Павлова последовательно проводилась строго физиологическая точка зрения, и это, может быть, самое сильное из всего того, что мы находим у И.П.Павлова, так как последовательное проведение строго физиологического подхода к изучению функционирования мозга преграждает путь ко всякого рода спекуляциям на психологической двусмысленности. Изучение мозга и его физиологической работы должно осуществляться в системе понятий, выработанных физиологией. На первый взгляд, это отдаляет от психологии. На самом деле это расчищает пути перед собственно психологическим исследованием.

Близкие взгляды развивал Владимир Михайлович Бехтерев. Бехтерев по праву считается одним из основателей рефлексологии. Он направил свои усилия на распространение идеи сочетательного рефлекса, на изучение психических процессов, не касаясь своеобразия их выражения. В результате складывалась механическая, упрощенная картина психической деятельности человека. Рефлексологическое направление удерживалось сравнительно недолго, хотя оно произвело впечатление на зарубежных исследователей. Имя Бехтерева было популярно не только как имя крупного морфолога и психоневролога, но и как основателя такого аналитического направления, как рефлексология, рассматривающая психические процессы в виде системы сочетательных рефлексов разного рода. Еще до недавнего времени, вплоть до 40-х годов, в зарубежной психологической литературе, когда речь заходила об объективном направлении в советской психологии, в первую очередь называли В.М.Бехтерева.

Однако идея объективной науки о психике была выражена и в других направлениях, а не только в рефлексологии. На переворот в психологии, произошедший в начале двадцатых годов, оказали большое влияние работы профессора Новороссийского (то есть Одесского) университета Николая Николаевича Ланге. Ланге был биографически связан с идеями Сеченова, вместе с этим он являлся строгим психологом, а не физиологом. Он выдвинул ряд очень важных прогрессивных положений. В частности, Н.Н.Ланге был одним из тех, кто яростно разоблачал ненаучную бессмысленность всяких идей, которые сводят психику, психические явления и процессы лишь к числу явлений и процессов, сопровождающих объективные нервные процессы и не имеющих собственного реального значения в жизни, подобно тени, отбрасываемой идущим человеком на его ноги. То есть он выступал против идей параллелизма одних явлений другим явлениям, против идей эпифеноменализма, то есть сведения психических явлений к явлениям, не имеющим значения. Это была фундаментальная попытка разобраться в философской ситуации, сложившейся в психологии в первой четверти двадцатого века. И здесь был сделан еще один капитальный вклад. Ланге одним из первых в мировой психологии обратил внимание психологов не только (и не столько) на сенсорные, то есть чувствительные (относящиеся к органам чувств) процессы, но и ввел в поле внимания психологии еще одно очень важное звено — двигательные процессы. Ряд работ Н.Н.Ланге следует рассматривать как классические. Таковы, например, его работы в области изучения внимания, как обыкновенно они и обозначаются, но они имеют более широкий смысл, чем исследования процессов, которые мы называем термином «процессы внимания» или «явления внимания».

И наконец, следует упомянуть имя еще одного психолога, который прямо настаивал на необходимости изменения философских, методологических основ психологической науки. Этим психологом был Павел Петрович Блонский, философ по образованию и педагог по призванию. Перу П.П.Блонского также принадлежат интересные работы в области дефектологии. Именно П.П.Блонскому принадлежала идея построения психологии в духе марксистского понимания общества и человека, высказанная им в начале 20-х годов.

Я анализирую предпосылки, приведшие к лозунгу «строить марксистскую психологию», для того, чтобы не создалось ложное впечатление, будто этот лозунг как таковой выступил в роли первопричины развития марксистской психологии. Представление о том, что развитие марксистской психологии началось только под влиянием этого лозунга, брошенного среди психологов, было бы неверно, так как этот лозунг был подготовлен всей предысторией или же, как иногда говорят, «носился в воздухе». В качестве еще одной предпосылки, предопределившей развитие этого лозунга, выступило направление, неразрывно связанное с именами Алексея Николаевича Северцева и Владимира Александровича Вагнера. А.Н.Северцев, один из виднейших представителей эволюционной биологии, сформулировал идею о приспособительном значении психики в процессе эволюции. Он утверждал, что процесс эволюции не может быть верно понят, если отбросить свойство живых организмов сообразовываться с воспринимаемыми свойствами среды и соответственно изменять свое поведение, то есть нельзя представить процесс эволюции, не учитывая приспособлений организма, которые играют реальную роль в развитии жизни и которые, по существу, являются приспособлениями отражательной природы.

Наряду с именем А.Н.Северцева, я бы назвал имя В.А.Вагнера, который выступил с блистательными исследованиями в области биопсихологии. В последний период своей жизни В.А.Вагнер выпустил ряд брошюр, в которых он отстаивал необходимость исследования психики животных и резко противопоставлял эту точку зрения взгляду радикальных бихевиористов, наложивших запрет на изучение психики вообще и отбросивших самое понятие о психике животных.

Итак, все перечисленные выше предпосылки в значительной степени обусловили тот переворот, который произошел в психологии в 1923—24 годах. Возникла задача сознательно положить в основу психологической науки марксистскую философию. Эта задача решалась неоднозначно, постепенно.

Запись в СПб по тел: или по скайпу:

Понравилась статья? Поделись ею с друзьями и поддержи автора!

• Вконтакте
• Facebook

Хочешь узнавать больше? Получай новые статьи в час публикации