Жажда любви, тяга к знанию и мучитель­ное сочувствие к страданиям человечества.

Всю мою жизнь пронизывали три страсти, простые, но неодоли­мые в своём могуществе: жажда любви, тяга к знанию и мучитель­ное сочувствие к страданиям человечества. Как могучие ветры, носили они меня над пучиною боли, увлекая из стороны в сторону и по­рой доводя до отчаяния. Я искал любви, прежде всего потому, что от неё душа кипит востор­гом, безмерным восторгом — за несколько таких часов не жаль пожерт­вовать всей жизнью. Я искал любви и потому, что она прогоняет одино­чество, страшное одиночество трепещущего сознания, чей взор устремлён за край Вселенной, в непостижимую безжизненную бездну. Наконец, я искал любви и потому, что в единении двух видел, словно на заставке таинственной рукописи, прообраз Рая, открывавшегося по­этам и святым. Вот что я искал и вот что в конце концов обрёл, хоть это и напоминает чудо. С не меньшей страстью я стремился к знанию. Я жаждал проникнуть в человеческое сердце. Жаждал узнать, почему светят звёзды. Стремил­ся разгадать загадку пифагорейства — понять власть числа над изменяю­щейся природой. И кое-что, правда совсем немного, мне удалось понять. Любовь и знания — когда они давались в руки — влекли меня наверх, к небесной выси, но сострадание возвращало вновь на землю. Крики бо­ли эхом отдавались в сердце: голодающие дети, жертвы насилия, беспо­мощные старики, ставшие ненавистным бременем для собственных де­тей, весь этот мир, где бескрайнее одиночество, нищета и боль превращают человеческую жизнь в пародию на самое себя. Я так хотел умерить зло, но был не в силах, и я сам страдаю. Такова была моя жизнь. Её стоило жить, и если бы я мог, охотно про­жил бы её сначала. — Бертран Рассел