2. Богословские споры в раннехристианской церкви

Весьма  вероятно, что мы встретим типовую  противоположность  в историиересей  и  расколов,  происходящих в  столь  богатой спорами  Церкви  ранниххристиан. Эбиониты или иудействующие  христиане, быть может  тождественные спервыми  христианами вообще,  веровали в исключительно  человеческую природуХриста  и считали его  сыном Марии  и  Иосифа, получившим  лишь впоследствиипосвящение через Духа Святого. В этом вопросе эбиониты являются по отношениюк докетам представителями противоположной крайности, и эта противоположностьпродолжала действовать еще долгое  время спустя. Около 320 года н. э. вместес арианской ересью вновь появилась та же борьба противоположностей, хотя и визмененной  форме,  а  именно:  более  ожесточенная в  церковно-политическомотношении, но более мягкая по содержанию. Арий отрицал предложенную Церковьюформулу: греч. (равный Отцу) - и утверждал: греч. (сходный сОтцом).  При более  внимательном исследовании  истории  великого  арианскогоспора о гомоузии и  гомойузии (единосущие и  подобосущие Христа с Богом)  мыувидим, что  гомойузия носит отпечаток  более  чувственный, более  доступныйчеловеческому   чувству,  в   противоположность  к   чисто  умозрительной  иабстрактной  точке зрения  гомоузии. То же  самое  можно,  как нам  кажется,сказать  и  о  возмущении  монофизитов   (утверждавших  абсолютное  единствоестества   Христова)   против   диофизитской   формулы,  постановленной   наХалкедонском вселенском соборе (диофизиты утверждали  неделимую целость двухестеств в  Иисусе, а именно слияние человеческого и божественного естества);это возмущение монофизитов  опять-таки  противопоставляет две  точки зрения:абстрактную и непредставляемую,  с одной стороны, и чувственно-естественную,выраженную диофизитской формулой, - с другой.     Вместе  с тем нас поражает, что как в арианском движении, так и в споремежду  монофизитами  и  диофизитами  тонкий   догматический   вопрос   игралпервенствующую роль лишь  для тех умов, которые  первоначально занялись этойпроблемой, но отнюдь не для большой  массы, которая  завладела догматическимспором и использовала его в своих партийных интересах. Столь тонкий вопрос ив те  времена не  мог  быть двигательной силой  для  народных масс - массамидвигали проблемы  и претензии,  относящиеся к  политической  власти,  ничегообщего  не имевшие  с богословским разногласием. Если различение типов тут иимело  какое-либо значение,  то  лишь  постольку,  поскольку  оно  создавалоразличные пароли, налагавшие на грубые инстинкты толпы красивые этикетки. Ноэто отнюдь не уничтожает того  факта, что  для  тех,  кто разжег  этот спор,вопрос о гомоузии и гомойузии  играл серьезную  роль.  И это потому,  что заэтим   спором   скрывалась   как   историческая,   так   и   психологическаяпротивоположность,  а именно противоположность между  верованием эбионитов вХриста как чистого человека с  относительной  (кажущейся) божественностью  иверованием докетов в чистого Бога-Христа, обладающего лишь видимостью плоти.А под  этим слоем мы  находим еще более  глубокий  и великий психологическийраскол, а  именно: одна сторона утверждает, что главная ценность  и  главноезначение заключаются в чувственно воспринимаемом, субъектом чего - хотя и невсегда -  является  человеческое  и личностное или, по крайней  мере, всегдаспроецированное  человеческое  ощущение; другая  сторона  стоит за  то,  чтоглавная  ценность заключается в абстрактном и внечеловеческом, коего субъектесть функция,  то  есть  объективный  естественный  процесс,  протекающий  вбезличной закономерности, по ту сторону человеческих ощущений и даже как  ихоснова.  Первая   точка  зрения   жертвует   единичной  функцией   в  пользуфункционального комплекса, который представлен человеком как таковым; вторая-  жертвует  человеком, то есть  неизбежным  носителем комплекса,  в  пользуединичной функции. При этом каждая из точек зрения отрицает то, в чем другаяусматривает главную  ценность. Чем  решительнее  представители обеих  партийотождествляются  со  своей точкой  зрения, тем более они  стараются  -  бытьможет, с наилучшими намерениями - взаимно навязать друг  другу свое  мнение,неизбежно насилуя при этом главную ценность другого.     По-видимому, другая сторона противоположности  типов выступает во времяпелагианского  спора   в  начале   V   столетия.   Глубоко  прочувствованныйТертуллианом внутренний опыт, по которому человек, несмотря на крещение, всеже  подвержен  греху,  - такой внутренний опыт  мы находим  и  у  Августина,имеющего много  общего с  Тертуллианом. Августин идет  дальше и  доходит  допессимистического учения о первородном грехе,  сущность которого заключаетсяв унаследованной от Адама согреховности (concupiscentia  [Вожделение; мы  бысказали  необузданное  либидо,  которое  как астральное, роковое принуждениетолкает человека на грех и погибель.]).     Наличности первородного  греха Августин  противопоставляет  искупляющуюсилу Божьей благодати при посредстве созданного ею института Церкви, котораязаведует  средствами искупления.  При таком понимании ценность  человеческойличности  низводится до  минимума.  Человек, в  сущности,  не  что иное, какжалкое,  порочное существо,  во  всяком  случае,  обреченное  стать  добычейдьявола,  если  его  не спасет Божья благодать  при посредстве искупительнойсилы  Единой Церкви. Такое понимание более  или  менее уничтожает не  толькоценность, но и нравственную свободу и самоопределение человека; но тем болеевозрастает  ценность  и  значение  идеи  Церкви,  что  вполне  соответствуетпрограмме, проводимой в августиновском Civitas Dei (Божием граде).     Против  столь  безнадежного,  гнетущего  понимания  постоянно  восстаетчувство свободы и  нравственной ценности человека - чувство, которое надолгоне  заглушить  даже  самым  глубоким  размышлением,  даже  самой беспощаднойлогикой. Право человека на чувство  своей ценности нашло своего поборника  влице  Пелагия,  британского  монаха,  и его  ученика  Целестина.  Их  учениеосновывалось  на нравственной  свободе человека как на психической данности.Показателем  психологического  сродства  между пелагианской  и  диофизитскойточками зрения является  то,  что преследуемые последователи  Пелагия  нашлиубежище у Нестория, митрополита  константинопольского. Несторий настаивал наразделении  двух  естеств в  Христе,  в  противоположность  учению  Кирилла,проповедовавшего    физическое    естество    Христа     как    богочеловека(греч.).  Несторий  так  же  восставал  против понимания  Марии  какбогородицы   (греч.)   и   признавал   в   ней   лишь   христородицу(греч.).  Понимание Марии как  Богоматери он  совершенно справедливоназывал даже языческим. От него пошел  несторианский спор,  который в  концеконцов привел к расколу и отпадению несторианской Церкви.Оглавление

Запись в СПб по тел: или по скайпу:

Понравилась статья? Поделись ею с друзьями и поддержи автора!

• Вконтакте
• Facebook

Хочешь узнавать больше? Получай новые статьи в час публикации