Приложения. Четыре работы о психологической типологии

1. К вопросу об изучении психологических типов

     Доклад [Доклад, прочитанный на Психоаналитическом конгрессе в Мюнхене всентябре 1913 года  (на котором Юнг  и Фрейд встретились  в  последний раз).Впервые на немецком  был опубликован в 1960 году в Собрании сочинений К.  Г.Юнга /23- 6. Appendix, pp.541 ff/. В 1913 году появился французский перевод,исправленный Юнгом, с которого Софией Лорие  и был  сделан русский  перевод,опубликованный в 3-м  томе /1-  С.139-149/. Для  настоящего  издания в текствнесены  необходимые исправления и он разбит  на  параграфы. - прим.  ред.],прочитанный  на Психоаналитическом конгрессе в Мюнхене (7  - 8 сентября 1913г.)     Хорошо  известно, что  истерия и шизофрения  (dementia ргаесох)  [В  товремя когда  Юнг  работая над  данной темой, термин шизофрения еще  не былвнедрен  в  психиатрическую и психологическую  теорию  и  практику.  Врачи ипсихиатры пользовались термином dementia praecox (раннее слабоумие). - прим.ред.] - если иметь в виду  общую картину  этих болезней - представляют собоюрезкий контраст, главным  образом вследствие различного  отношения больных квнешнему миру. Чувства, которые внешний мир вызывает в субъектах, страдающихистерией, превышают по своей  интенсивности нормальный уровень,  тогда как убольных,  страдающих шизофренией, эти чувства не достигают  даже нормальногоуровня. Преувеличенная эмоциональность  у одних и крайняя  апатия у других -вот  общая картина, которая рисуется нам при сравнении этих двух болезней. Вличных  отношениях  это  различие сказывается  в  том,  что обыкновенно,  занемногими исключениями,  мы поддерживаем душевную связь с нашими истеричнымибольными, чего не бывает с больными шизофренией. Противоположность этих двухпатологических типов равным образом бросается в глаза и во всей остальной ихсимптоматологии.   С  точки  зрения   интеллектуальной  плоды  истерическоговоображения   в   каждом   отдельном   случае   можно  вполне   естественно,по-человечески,  объяснить  всеми  предшествовавшими  данными,  всей  личнойисторией жизни больного. Напротив,  измышления  больных  шизофренией гораздоболее похожи на сновидения, чем на психическую жизнь в состоянии нормальногободрствования;  кроме того, эти их  измышления  носят бесспорно  архаическийотпечаток: мифическое  творчество примитивного  воображения отражается в нихгораздо больше, чем личные воспоминания  больного. С точки зрения физическойможно сказать, что при  шизофрении мы не  встречаем тех  симптомов, которымитак   богата  истерия,  симулирующая  целый   ряд   известных   органическихзаболеваний, производящих столь сильное впечатление на окружающих.     Все  это  ясно  указывает  на то,  что  характерным  признаком  истерииявляется центробежное движение либидо, тогда как при шизофрении это движениецентростремительное.  Однако,  после  того  как вполне  выявившаяся  болезньсоздаст  для  больного особого  рода компенсацию,  мы  наблюдаем  обратноеявление. В  такой стадии у истерии  либидо  тормозится в  своем экспансивномдвижении  и  вынуждено  обратиться  вовнутрь:  больной  перестает  приниматьучастие  в общей жизни, замыкается в  свои мечты, не  покидает  постели,  невыходит из больничной  палаты  и т.  д. При шизофрении происходит  обратное:больной, который в инкубационном периоде (то есть во время развития болезни)отворачивался  от  внешнего  мира,  чтобы  сосредоточиться  на  самом  себе,чувствует себя вынужденным бывать на людях, привлекает на себя внимание  какблизких,  так  и   посторонних   своим  нестерпимо  экстравагантным  и  дажеагрессивным поведением.     Я  предлагаю обозначить эти два противоположных устремления  терминами:экстраверсия и интроверсия.  В случаях болезни,  когда  игра воображения притаких   фантастических   измышлениях    или   истолкованиях,    подсказанныхэмоциональностью,  доводит  субъекта до ложной  оценки внешних  предметов  исамого  себя,  необходимо  к  этим   двум  терминам  добавить  квалификацию:регрессивная. Итак, экстраверсия налицо всюду,  где  человек сосредоточиваетсвой основной интерес  на мире  внешнем,  на объекте,  которому  и придаетсясущественная важность и  значимость. Напротив, интроверсия  имеется там, гдевнешний мир подвергается своего рода обесцениванию и презрению, где важным изначимым становится самый  субъект, который как  таковой  жадно  завладеваетвсеми  интересами  человека  и становится  в собственных своих  глазах,  таксказать,   единственною  строкою,  которая  вносится  в   счет.  Я   называюрегрессивной   экстраверсией   то  явление   трансференции,   или   переноса(обозначаемое Фрейдом  словом Ubertragung),  которое заключается в том,  чтосклонный  к истерии субъект  проецирует иллюзии или субъективные  оценки  измира  своих  чувствований  в мир  внешний.  Регрессивную  же  интроверсию  яусматриваю в  противоположном болезненном явлении, а именно в таком, котороемы встречаем в случаях шизофрении, когда таким фантастическим видоизменениямподвергается сам субъект.     Необходимо с самого  начала понять, что эти два противоположных течениялибидо,  в  качестве  простых  психических  механизмов,  могут  быть  налицопопеременно у одного и  того  же субъекта, потому  что в конечном счете  обатечения стремятся различными путями прийти к одной и той же цели, а именно кблагополучию субъекта.  Фрейд  нам  показал,  что  в  процессе  истерическойтрансференции,   или  переноса,  личность   стремится  отделаться  от  своихнеприятных  воспоминаний и  впечатлений, освободиться от тяжелых  и  сложныхпсихических комплексов при помощи вытеснения их или подавления. Личностьцепляется  за  объекты  для  того,  чтобы  забыть свои  мучительные  заботы,оставить   их   позади   себя.   В   интроверсии   же   личность   стараетсясконцентрировать свое внимание на этих своих психических комплексах и уйти вних от  реального  внешнего  мира с  помощью  процесса,  который, собственноговоря, не есть вытеснение;  к нему  правильнее было  бы применить  терминобесценивание (Entwertung) объективного мира.     Интроверсия и экстраверсия суть два  вида психической  реакции, которыекак таковые часто наблюдаются  в одном и  том же индивиде. С другой стороны,существование двух психических болезней столь противоположных, как истерия ишизофрения,   отличительной   чертой   которых  и  является   именно   почтиисключительное  преобладание  интроверсии или  экстраверсии,  позволяет  намдумать,  что  и  в  нормальном  состоянии могут  быть психологические  типы,отличающиеся относительным преобладанием то  одного, то другого из этих двухпсихических  механизмов. Психиатрам, например, хорошо известно,  что задолгодо  ярко  выраженного проявления  названных  болезней будущие  пациенты  ужепредставляют собой характерный тип, следы которого можно проследить в раннемих детстве.     Бинэ как-то очень верно заметил, что невроз  только усиливает,  придаетбольший  рельеф  характерным чертам данной личности. Уже давно известно, чтотак  называемый  истерический характер не есть только продукт болезни,  ночто он в  известной  степени  ей  предшествует.  Гох  в своих  исследованияхисторий болезни показал то же  самое относительно  больных шизофренией:  и уних недочеты  их  личности и душевный надлом предшествует яркому  проявлениюсамой  болезни.  Если  это так, то легко  можно  встретить такой же контрастпсихологических темпераментов и вне рамок патологии. Нетрудно, впрочем,  и влитературе найти  целый ряд параллелей,  свидетельствующих о  действительномсуществовании этих  двух противоположных  психических  типов. Не притязая нато,  чтобы  исчерпать этот  вопрос,  я приведу здесь  ряд  многозначительныхпримеров.     1.  Философу  Уильяму   Джемсу  мы  обязаны,  насколько  мне  известно,наилучшими наблюдениями в этой области.  Джемс говорит, что, каков бы ни былтемперамент  профессионального философа,  он  именно  этот свой  темпераментсилится выразить и оправдать своей  философией.  Исходя из этой идеи, вполнеотвечающей духу психоанализа, он делит философов на две группы: на идеологови  позитивистов. Идеологи  (tender-minded)  полагают весь  свой  интерес  навнутренней жизни, на  вещах духовного порядка; позитивисты же (tough-minded)больше  доверяют вещам материальным  и реальностям  внешне объективным. [Этианглийские  термины   лишь  приблизительно  могут   быть  переданы  русскимивыражениями: мягкосердечный и жестокосердечный; слово mind непереводимо, ибов нем нераздельно слиты оба элемента: голова и сердце. Tough = zan = цепкий;здесь в  том  смысле, что позитивист крепко  держится  фактических  данных(объективизм),   тогда   как   идеолог  нежно   привязан  к   своему   я(субъективизм).] Ясно, что здесь речь идет о двух противоположных тенденцияхлибидо:  идеологи  являются   представителями  интроверсии,  позитивисты   -представителями экстраверсии.     По Джемсу, характерной чертой идеологов является рационализм:  идеологи- люди  принципов и  систем;  они утверждают,  что  властвуют над  опытом  ипревосходят  его  своими абстрактными рассуждениями, логическими дедукциями,своими   чисто  рациональными  концепциями.  Факты   мало   заботят  их,   иэмпирическая   множественность  явлений  нисколько  их   не  беспокоит:  онинасильственно вводят данные в свои идеологические построения и  все сводят ксвоим предпосылкам.  Достаточно по этому поводу вспомнить  Гегеля, который apriori  установил  число планет! В области  психопатологии мы находим такогорода  философствование  у параноиков:  не  обращая внимания на опровержения,которые дает им опыт, они навязывают миру свои бредовые  представления и, повыражению  Адлера,  находят  способ все  устраивать по  своей болезненной,предвзятой системе.     Другие  особенности,  усматриваемые  Джемсом  в этом  типе,  совершенноестественно вытекают  из вышеописанной, основной характерной черты. Идеолог,говорит  Джемс,  интеллектуал,  идеалист,  оптимист,  человек  религиозный,признающий  свободу воли, монист, догматик. Все эти качества с очевидностьюуказывают   на  то,   что   его  либидо,  интерес,   сконцентрирован   почтиисключительно в  мире мышления;  эта концентрация  на мышлении, то  есть  навнутреннем  мире,  и  есть не что  иное, как  интроверсия. И если  для  этихфилософов  опыт играет  некоторую роль,  то разве только  как  приманка  илищелчок,  данный  абстракции,  данный  насущной  необходимости  насильственновтискивать хаос мира в прекрасно прилаженные рамки, которые в конечном итогене что иное, как создание духа, творение чисто субъективного мышления.     Тип  позитивиста (tough-minded),  напротив, эмпиричен. Он видит  толькофактические данные.  Для  позитивиста опыт является властителем, его  единымруководителем и вдохновителем. Позитивист считается  только  с эмпирическимиявлениями,  констатируемыми вне его самого. Его мысль является лишь реакциейна внешний опыт. Принципы в его глазах  не стоят фактов: принципы могут лишьотображать или описывать цепь  явлений,  но  никогда  не образуют какой-либосистемы.   Таким  образом,  теории  позитивиста  всегда  заранее  подверженыпротиворечиям  в  силу  чрезвычайного  накопления  эмпирических  материалов.Психическая реальность с точки зрения позитивиста ограничивается наблюдениеми испытыванием удовольствия или страдания; дальше этого позитивист не идет ине признает за философским  мышлением  права на существование. Оставаясь  навечно  изменчивой  поверхности  мира  явлений,  он и сам  причастен  к  этойнеустойчивости: увлекаемый  хаотическим беспорядком вселенной,  он подмечаетвсе ее  разновидности,  все теоретические  и практические возможности, но онникогда  не приходит к единству, к установлению точной системы, которая однатолько и может удовлетворить идеолога. Позитивист преуменьшает все ценности,сводя  их  к элементам, ниже  их  стоящим;  он  объясняет  высшее  низшим  иразвенчивает его, показывая, что все это не что иное, как та или иная  вещь,сама по себе не имеющая никакого значения.     Из  этих  общих  черт  логически  вытекают другие,  которые Джемс  тожеотмечает в этом типе. Позитивист есть сенсуалист, придающий большее значениенепосредственным данным ощущений, чем размышлению, им предшествующему;  он -материалист   и   пессимист,   ибо   слишком   хорошо   знает    безнадежнуюнеопределенность в  ходе  явлений;  он  не  религиозен,  так как не способеноградить  реальности внутреннего мира от натиска  фактов. Он - детерминист ифаталист, способный лишь  покоряться; он - плюралист, не знающий синтеза; и,наконец, он - скептик, что неизбежно вытекает из всего остального.     Сами  выражения,  которыми  пользуется   Джемс,  ясно  показывают,  чторазличие типов является следствием локализации либидо, этой магической силы,которая есть  основа нашего существа, но которая, в зависимости от индивида,в одном  случае  устремляется в сторону  внутренних  переживаний,  в  другомслучае  -  в сторону объективного  мира.  Джемс  приравнивает,  например,  крелигиозному  субъективизму  идеалистов  характер  современного   эмпиризма,который тоже  в некотором смысле религиозен: Наше уважение к фактам само посебе почти религиозно: в нашем научном темпераменте много благочестия.     2. Другую параллель мы находим у Вильгельма  Оствальда,  который  делитгениальных   ученых  на  классиков  и  романтиков.  /130-  S.371/  Романтикиотличаются быстротой реагирования и чрезвычайной быстротой и продуктивностьюв   творчестве  идей  и  проектов  (к  их  общим   взглядам,  однако,  частопримешиваются факты, плохо усвоенные и имеющие притом спорное значение). Они- прекрасные, блестящие  учителя, любящие свое дело преподавания, отдающиесяему  с   заражающей  горячностью  и  энтузиазмом,   что  привлекает   к  ниммногочисленных  учеников  и  делает  их  основателями школ,  в  которых  онипользуются огромным личным влиянием. Нам нетрудно узнать в них экстравертныйтип.  Классики  Оствальда,  напротив, реагируют медленно,  творят с  трудом,имеют мало склонности к  преподаванию и  личным прямым выступлениям;  они неотличаются  энтузиазмом,  парализируют себя  строгой  самокритикой, живут  встороне от всех, замкнутые в себе, не находят - да и  не ищут - учеников; нопроизведения  их законченно-совершенны и часто  создают им посмертную славу.Все эти черты отвечают нашему пониманию интроверсии.     3.  Другой,  очень ценный  пример  мы  находим  в  эстетической  теорииВоррингера.  /75/ Воррингер заимствует у Ригеля выражение абсолютная воля кискусству  для  определения внутренней  мощи,  вдохновляющей  художника; онразличает две формы  этой мощи:  эмпатию (Einfuhlung) и  абстракцию; и  самитермины,  которыми  он  пользуется   (Einfuhlungsdrang,  Abstraktionsdrang),достаточно ясно  показывают, что  речь  идет о  натиске  либидо, о  властномжизненном порыве. Воррингер  говорит:  Как  симпатический импульс,  импульсчувства,  находит удовлетворение в  органической  красоте,  так  абстрактныйимпульс находит красоту  в неограниченном, то есть в отрицании всякой жизни,в  кристаллизованных  формах,  -  одним словом,  всюду,  где  царят  строгиеабстрактные законы. Эмпатия (Einfuhlung) есть страстный порыв, направленныйв   сторону  объекта  с  тем,   чтобы  его   приобщить  себе,  пронизав  егоэмоциональными ценностями; абстракция же, напротив, лишает объект всего, чтонапоминает о жизни, и постигает его чисто интеллектуально, кристаллизованноймыслью, застывшей в суровых формулах закона - всеобщего, типического и т. п.Известно, что Бергсон также пользуется понятием кристаллизации, отвердения ит. д. для того, чтобы иллюстрировать сущность интеллектуальной абстракции.     Абстракция  Воррингера выражает  в  общем тот психический процесс, накоторый я  уже указывал как  на последствие интроверсии, а именно возведениеинтеллекта  на  престол на место  внешней обесцененной  реальности.  Эмпатия(Einfuhlung)  же отвечает вполне понятию  экстраверсии, как то  показал  намТеодор Липпс. Он  говорит: То, что я симпатически, через чувство, провижу вобъекте, это в общих чертах не что иное, как сама жизнь. А  жизнь есть сила,внутренняя  работа,  усилие,  исполнение.  Одним   словом:  жить   -  значитдействовать; а действовать - значит производить  внутренний  опыт над силой,которую мы расходуем,  опыт над активностью;  активность же эта  существенноволевая.   Эстетическое   наслаждение,  -   говорит   Воррингер,   -   этообъективированное самонаслаждение,  проецированное  в  объект,  -  формула,совершенно согласующаяся с нашим понятием экстраверсии. В такой эстетическойконцепции нет ничего позитивистского в том смысле, как его понимает Джемс;она  целиком по  вкусу  идеолога, для  которого  психологическая  реальностьединственно  интересна   и  достойна  внимания.  В  таком  смысле  Воррингерпродолжает; он говорит, что  существенным  является  не оттенок чувства,  а,скорее,  само чувство как  таковое, то  есть внутреннее  движение,  интимнаяпсихическая  жизнь, выявление активности, свойственной  данному  субъекту. Вдругом месте он говорит: Ценность линии, формы заключается в наших глазах вценности биологической, которую эта линия или форма  имеет для  нас; красотаих  не что иное,  как наше собственное  чувство  жизни,  которое  мы  неяснопроецируем в  них. Эта  точка  зрения  вполне отвечает  моему  собственномупониманию теории либидо; я стараюсь при этом держаться  середины между двумяпсихологическими противоположностями: интроверсией и экстраверсией.     Полюсом,  противоположным  эмпатии  (Einfuhlung),  является абстракция.Абстрактный импульс понимается Воррингером как результат глубокого смятениячеловеческого  духа перед лицом внешнего мира  и с точки  зрения религиознойсоответствует     трансцендентальному      представлению     человека      одействительности.  Легко  узнать  в  этом  определении  основную  тенденциюинтроверсии.  Типу  интровертному  мир  не  представляется  ни красивым,  нижеланным; напротив, мир его беспокоит и даже страшит; субъект ставит себя поотношению к внешнему миру  в положение самообороны, замыкается внутри себя итам укрепляется, изобретая  способные, стройные геометрические фигуры, ясныедо мельчайших деталей и обеспечивающие ему господство над  окружающим  миромблагодаря их примитивному магическому значению.     Потребность  абстракции лежит в основе  всякого искусства, -  говоритдальше Воррингер. Этими словами выражается важный принцип, находящий свое неменее важное  подтверждение в том, что больные шизофренией не только в своихмыслях,  но и в своих  рисунках воспроизводят  формы и  фигуры,  чрезвычайноаналогичные тем, которые мы находим в произведениях примитивного человека.     4.   Справедливость  требует   упомянуть  здесь   о   попытке   Шиллераформулировать  тот  же  контраст, что  он  называет  наивным  типом и  типомсентиментальным. Сентиментальный ищет природу, тогда как наивный и есть самаприрода.  Шиллер прекрасно  понимает, что  эти два типа являются  следствиемпреобладания  какого-либо  из  психологических  состояний,  встречающихся  уодного и того же индивида. Не только  у  одного и того же поэта, - говоритШиллер, но даже в одном и том же его произведении эти два рода психики частососуществуют. Наивный поэт, - говорит далее  Шиллер, - следует лишь природеи  своим ощущениям  во всей  их простоте,  и все  его усилие  ограничиваетсяподражанием  и  воспроизведением  действительности.  Совершенным   примеромнаивного поэта для Шиллера является Гомер. Сентиментальный  поэт, напротив,размышляет над впечатлением, которое он получает от объектов... Объект здесьсвязан с  идеей,  и  на этом их  соотношении основана вся мощь  поэтическогопроизведения. Эти цитаты показывают нам,  каковы типы, которые имеет в видуШиллер, и каково их совпадение с типами, интересующими нас.     5.  Мы  находим еще  и  другой,  подходящий пример  в противоположении,установленном  Ницше  между аполлоническим началом  и  началом дионисийским.Сравнение, которым пользуется  Ницше для иллюстрации этих контрастов, весьмапоучительно:  он сравнивает их  с  мечтой и опьянением.  Во  время  мечтанийиндивид  остается  в  самых глубинах своей души;  в опьянении,  наоборот, онвполне   забывается   и,   освобожденный   от  себя  самого,  окунается   вомножественность   объективного  мира.  Для  характеристики   Аполлона  Ницшецитирует   Шопенгауэра  /86/:  Подобно   тому  как   на  бурном   море,  товыбрасывающем, то поглощающем горы пенистых волн, моряк спокойно остается насвоем посту, доверяясь своей хрупкой ладье, так и человеческая особь посредимира страданий остается невозмутимой и ясной, с доверием опираясь на принципиндивидуации. Да, - продолжает  Ницше, - можно сказать,  что непоколебимаявера в этот  принцип и спокойная уверенность того, кто им проникнут, нашли вАполлоне наивысшее свое выражение; и можно даже признать в Аполлоне наиболеепрекрасное, божественное олицетворение принципа индивидуации.     Следовательно,   аполлонизм,   как   его   понимает   Ницше,   являетсяустремлением внутрь себя, интроверсией. Дионисизм же, психическое опьянение,является  в  глазах  Ницше  освобождением  потока  либидо,  широкой   волнойразливающегося в объектах. Это не только, -  говорит Ницше, - союз человекас человеком, который заключается под обаянием  дионисийских чар: это -  самаобезумевшая  природа,  враждебная или покоренная,  празднует  примирение  сосвоим блудным сыном  - человеком. Земля добровольно предлагает  свои дары, идикие звери скал и пустынь смиренно  подходят.  Колесница  Диониса утопает вцветах и венках; пантеры и тигры идут под ее ярмом.  Представим себе образноОду  к  радости  Бетховена и,  давая волю  нашей фантазии,  окинем  взороммиллионы существ, трепетно распростертых во  прахе:  это  момент приближениядионисийского  опьянения. И  тогда  раб сбрасывает свои оковы, и падают  всесуровые, враждебные преграды, которыми  нищета, произвол и назойливая модаотделили  людей  друг  от  друга. И,  услыша благую весть  об  универсальнойгармонии, каждый почувствует себя не только  связанным, примиренным и слитымсо своим ближним, но и  тождественным  с самим собою. Как если бы  покрывалоМайи разорвалось на  много  частей, которые,  развеваясь,  открывают великуютайну единого-изначального /131- Т.1/. К этому трудно что-либо добавить.     6. Чтобы закончить серию примеров, взятых из областей, стоящих вне моейспециальности, я укажу еще на лингвистическую гипотезу Франца Финка /132/, вкоторой  так же  ярко  выражается  интересующая  нас  двойственность  типов.Структура языков, согласно Финку,  указывает на  два основных типа. В первомиз  них субъект  обыкновенно является активным (Я его вижу, Я  его  бью); вовтором - субъект воспринимает, чувствует, а объект  действует (он показываетмне, он побит мною).  Первый тип, очевидно, понимает либидо как бы исходящимот субъекта, следовательно, в его движении центробежном; второй понимает егоисходящим   от  объекта,  следовательно,  в  движении   центростремительном.Подобная  структура   интровертного  типа  обнаружена,  в  частности,  средипримитивных наречий эскимосов.     7. Равным  образом эти два  типа были описаны  и Отто  Гроссом  /133/ вобласти психиатрии. Гросс различает две  формы слабоумия: в одной - сознаниерасплывчато  и  поверхностно,  в  другой - сужено  и углублено.  Характернымпризнаком первой является ослабление функции  последовательности (Functionconsecutive), характерным признаком второй - усиление ее. Гросс признал, чтофункция последовательности находится  в  тесной связи  с  эффективностью; изэтого  можно   заключить,  что  и  здесь  снова  речь  идет   о  наших  двухпсихологических   типах.   Близость,   которую   он    устанавливает   междуманиакально-депрессивным  состоянием   и   поверхностным   сознанием,   яснопоказывает,  что  мы  имеем  дело  с  экстраверсией; равным  образом,  связьпсихологии параноика  с  суженным  сознанием указывает  на  тождество  ее  синтровертным типом.     После всех  вышеприведенных  соображений  никого не  удивит,  что  и  вобласти психоаналитических доктрин мы должны считаться с существованием этихдвух  психологических типов.  С одной стороны,  мы  встречаем здесь  теорию,существенным   образом   редуктивную,   плюралистическую,    каузальную    исенсуалистическую. Это теория Фрейда. Она строго придерживается эмпирическихданных  и  выводит  комплексы из  предыдущего,  разлагает их на элементарныефакторы;  по  теории  Фрейда  -  психологическая  жизнь  не  что  иное,  какследствие, как простая  реакция на влияние  среды; она приписывает ощущениямглавное  значение  и предоставляет им наибольшее место. С другой стороны, мыимеем диаметрально  противоположную  теорию  Адлера /107/,  теорию,  главнымобразом,  интеллектуалистическую  и  финалистскую. По этой теории явления несводятся  к  предыдущим простейшим факторам,  а понимаются  как  своего родаустроение (arrangement), как  результаты чрезвычайно  сложных намерений  ицелей. Тут уже  исследование ведется не с точки зрения каузальной, а с точкизрения финалистской.  Поэтому история самого больного  и конкретные  влияниясреды  имеют  гораздо  меньше значения, чем  главные принципы,  руководящиефикции  индивида.  Главная цель для  индивида не  достижение  объекта и  ненахождение  в  нем  полноты  субъективного наслаждения,  а  охранение  своейсобственной   индивидуальности,   ограждение  ее   от   враждебных   влиянийокружающего.     В  то  время как для  психологии  Фрейда  основным  признаком  являетсяцентробежное движение, ищущее удовлетворения и счастья  в  мире  объектов, впсихологии   Адлера,   напротив,   главная    роль    принадлежит   движениюцентростремительному,    властно   утверждающему   первенствующее   значениесубъекта, ведущему  к его победе и освобождению  его от  подавляющего  гнетажизни. Средством, к  которому  прибегает  тип,  описанный Фрейдом,  являетсяинфантильный перенос (infantile Ubertragung), благодаря  которому  индивидпроецирует на  объект субъективные  плоды  своей  фантазии, находя  в  такомпреобразовании вещей компенсацию  своей тяжелой  жизни. Для типа, описанногоАдлером,  характерным средством,  напротив,  является маскулинный (мужской)протест,  личное  сопротивление,  действенная  защита,  с  помощью  которойиндивид ограждает  самого  себя, упорно  утверждаясь  и укрепляясь  в  своейруководящей фикции.     Будущему  предстоит  трудная  задача:  выработать  психологию,  котораяодинаково считалась бы с обоими психологическими типами.Оглавление