3. Интровертный тип

а) Общая установка сознания      Как  я уже  изложил  в  отделе  Введение этой  главы, интровертный  типотличается от экстравертного тем, что он ориентируется преимущественно не наобъект и  не на  объективно  данном,  как экстравертный,  а на  субъективныхфакторах. В упомянутом  отделе я, между прочим, показал, что у интровертногомежду   восприятием  объекта   и  его   собственным   действием   вдвигаетсясубъективное   мнение,   которое   мешает    действию   принять    характер,соответствующий  объективно   данному.  Это,  конечно,  специальный  случай,который  приведен  только для  примера  и  должен служить лишь  для простогонаглядного пояснения. Само собою разумеется, что здесь мы должны найти болееобщие формулировки.     Правда,  интровертное  сознание видит  внешние условия и тем  не  менеевыбирает   в   качестве   решающей  субъективную  детерминанту.   Этот   типруководствуется, стало быть,  тем  фактором восприятия  и познания,  которыйпредставляет   собою   субъективную   предрасположенность,    воспринимающуючувственное раздражение. Два  лица видят, например, один и тот же объект, ноони  никогда  не  видят  его так, чтобы  оба  воспринятые  ими  образа  былиабсолютно тождественны.  Совершенно независимо  от различной остроты органовчувств и личного подобия часто существуют еще глубоко проникающие различия вспособе и в  мере психической ассимиляции перцепированного образа. Тогда какэкстравертный тип  всегда преимущественно  ссылается  на то, что  приходит кнему от объекта, интровертный опирается преимущественно на то, что привноситк констелляции  от  себя внешнее впечатление в субъекте. В  отдельном случаеапперцепции  различие  может  быть,  конечно,  очень  тонким,  но  во   всейсовокупности  психологической  экономии  оно  становится  в  высшей  степенизаметным, в особенности по тому эффекту, который оказывается на эго, в формерезервата  личности. Скажу  прямо с  самого  начала: я  считаю принципиальновводящим  в  заблуждение  и  обесценивающим  то  мнение,  которое  вместе  сВейнингером характеризует эту установку  как себялюбивую  (philautisch), илиавтоэротическую, эгоцентрическую,  или субъективистскую,  или эгоистическую.Оно  соответствует  предубеждению  экстравертной  установки по  отношению  кприроде интроверта. Никогда не следует забывать - а  экстравертное воззрениезабывает это слишком легко, - что всякое восприятие и познавание обусловленоне только  объективно,  но  и субъективно. Мир  существует не только  сам посебе,  но и так,  как он мне является. Да, в сущности, у нас даже совсем неткритерия,  который  помог  бы нам  судить  о  таком  мире,  который  был  бынеассимилируем для субъекта. Упустить из виду субъективный фактор значило быотрицать великое сомнение в возможности абсолютного познания. Это привело бына путь  того  пустого  и  пошлого  позитивизма,  который обезобразил  конецпрошлого  и начало  нынешнего века,  и  вместе  с тем к той интеллектуальнойнескромности,  которая  предшествует грубости  чувств и  столь же тупоумной,сколь   и   претенциозной  насильственности.   Переоценивая   способность  кобъективному познанию,  мы вытесняем значение субъективного  фактора, и дажепрямо значение субъекта  как такового.  Но  что  такое субъект? Субъект естьчеловек, субъект - это мы.  Это  ненормально - забывать, что у познания естьсубъект и  что  вообще  нет  познания, и  поэтому нет для  нас и мира,  есликто-нибудь  не говорит: Я  познаю,  тем  самым уже высказывая субъективнуюограниченность всякого познания.     Это  относится  и ко  всем  психическим  функциям:  они имеют субъекта,который так же неизбежен, как и объект. Для нашей  современной экстравертнойоценки  характерно, что слово субъективно в некоторых случаях звучит почтикак  порицание;  а  выражение  чисто  субъективно  имеет  всегда  значениеопасного оружия, предназначенного для удара по тому,  кто не всецело убежденв безусловном превосходстве  объекта. Поэтому  нам необходимо  выяснить, чторазумеется в нашем исследовании  под  выражением субъективно. Субъективнымфактором  я  называю тот психологический  акт  или ту  реакцию  (Aktion oderReaction), которые сливаются с воздействием объекта и дают  тем самым началоновому психическому факту. И вот, поскольку субъективный фактор издревле и увсех народов земли остается в высокой мере тождественным с самим собою - ибоэлементарные восприятия  и  познания являются, так сказать, повсюду и во всевремена одними и теми же, - постольку он оказывается  такой же укоренившейсяреальностью, как и внешний объект. Не будь это так,  совсем  нельзя было  быговорить о какой-либо  длительной и,  по  существу,  остающейся  равной себедействительности,  а  соглашение с  традициями  было  бы невозможным  делом.Поскольку,  следовательно,  и  субъективный  фактор   есть  нечто  столь  женеумолимо  данное,  как  протяженность  моря  и  радиус земли,  постольку  исубъективный  фактор  притязает на  все значение мироопределяющей  величины,которая  никогда и нигде не может быть скинута со счета. Субъективный факторесть второй мировой  закон, и тот, кто основывается на нем, тот имеет  стольже верную, длительную и значащую основу, как и тот, кто ссылается на объект.Но как объект и объективно данное отнюдь не остаются всегда неизменными, ибоони подвержены бренности, равно как и случайности, так и субъективный факторподлежит изменчивости и индивидуальной случайности. Вместе  с тем и ценностьего оказывается  лишь относительной.  Дело  в том, что  чрезмерное  развитиеинтровертной   точки  зрения   в  сознании  ведет  не  к  лучшему   и  болеезначительному  использованию  субъективного  фактора,  но  к  искусственномусубъектированию  сознания,  которое уже  нельзя не упрекнуть  в том, что оночисто  субъективно.  Таким путем возникает  некая  противоположность  томусознательному освобождению сознания от субъективности, которое встречается впреувеличенно   экстравертной  установке,   заслуживающей   вейнингеровскогоопределения  себяненавистнической  (misautisch).   Так   как  интровертнаяустановка опирается на всюду наличное, в высшей степени реальное и абсолютнонеизбежное условие психологического приспособления, то такие  выражения, каксебялюбиво (philautisch), эгоцентрично и т. п., являются неуместными инегодными,  потому  что они вызывают  предубеждение, будто  речь идет всегдатолько  о  нашем  любезном  эго.  Ничто  не  может  быть  превратнее  такогопредположения.  Однако  с ним приходится часто  встречаться при исследованиисуждений экстравертного  об интровертном.  Конечно,  я  совсем  не хотел  быприписать  эту ошибку каждому отдельному экстравертному  человеку,  а скорееотнести  ее  на  счет  общераспространенного  в  наше  время  экстравертноговоззрения, которое не ограничивается экстравертным типом, а имеет столько жепредставителей и в другом типе, выступающем таким образом вполне против себяже самого. К этому последнему  и даже с полным основанием относится упрек  втом,  что  он  изменяет  своему  собственному роду,  тогда как первый тип неподлежит по крайней мере этому упреку.     В нормальном случае  интровертная  установка  следует  той,  в принципенаследственно данной, психологической структуре, которая является величиной,присущей  субъекту  от  рождения.   Однако  ее   отнюдь  не  следует  простоотождествлять  с  эго  субъекта,  что  имело  бы  место  при  вышеупомянутыхопределениях;  она  есть  психологическая  структура  субъекта   до  всякогоразвития его  эго. Подлинный, лежащий  в основе субъект,  а  именно самость,гораздо  шире  по  объему,  нежели  эго,  ибо  самость  включает  в  себя  ибессознательное, тогда как эго есть, в сущности, центральный пункт сознания.Если  бы  эго было  тождественно  с самостью,  то  было  бы непонятно, какимобразом мы в сновидениях  можем иногда выступать  в совершенно иных формах изначениях. Конечно,  для интровертного является характерной особенностью то,что  он, следуя  столь  же своей собственной  склонности,  сколько  и общемупредрассудку, смешивает свое эго со своей самостью и возводит эго в субъектапсихологического процесса,  чем он как  раз  и  осуществляет  вышеупомянутоеболезненное  субъективирование своего  сознания, которое  отчуждает  его  отобъекта.     Психологическая структура  есть то  же самое, что Семон (Semon)  назвалмнемой, а я коллективным бессознательным. Индивидуальная самость есть часть,или отрезок, или представитель некоей разновидности, которая  имеется всюду,во  всех живых  существах, и  притом в  соответственных градациях, и котораяоказывается  опять-таки   врожденной  каждому  существу.  Врожденный  способдействия  (acting)  издревле  известен  как  инстинкт  или  влечение; способпсихического  постижения  объекта  я  предложил назвать  архетипом.  Я  могупредположить  общеизвестным,  что  следует понимать  под  инстинктом.  Иначеобстоит дело с архетипами. Под  архетипом я разумею то  же самое, что я  ужераньше,  примыкая к  Якобу  Буркхардту,  называл  первичным или  исконнымобразом (primordial) и описал  в главе  XI этого  труда.  Я должен отослатьчитателя к этой главе и особенно к параграфу образ.     Архетип  есть  символическая формула, которая начинает  функционироватьвсюду там,  где или  еще не  существует  сознательных  понятий, или  же  гдетаковые  по внутренним или внешним основаниям вообще невозможны.  Содержанияколлективного бессознательного представлены  в  сознании как ярко выраженныесклонности  и  понимание  вещей.  Обычно  они воспринимаются  индивидом  какобусловленные объектом, что, в сущности  ошибочно, ибо они имеют  источникомбессознательную структуру психики, а воздействие объекта их только вызывает.Эти  субъективные склонности и понимание  сильнее, чем  влияние объекта;  ихпсихическая  ценность выше, так что  он становится  над всеми впечатлениями.Как интроверту представляется непонятным, почему решающим всегда должен бытьобъект,  так для экстраверта  остается  загадкой, почему  субъективная точказрения должна стоять выше объективной  ситуации.  В  нем неизбежно возникаетпредположение,  что интроверт есть  или  возмечтавший  о  себе  эгоист,  илидоктринер-мечтатель. В новейшее время он пришел бы к гипотезе, что интровертнаходится под влиянием  бессознательного комплекса вины. Этому  предрассудкуинтроверт  несомненно  идет навстречу тем,  что  его определенный  и  сильнообобщающий способ выражаться, по-видимому исключающий с самого начала всякоедругое  мнение,  потворствует  экстравертному  предрассудку.  Помимо  этого,достаточно  было  бы  одной  решительности  и  непреклонности  субъективногосуждения, априори  ставящего себя над всем объективно  данным, чтобы вызватьвпечатление сильного эгоцентризма. Против этого предрассудка у интровертногов большинстве случаев нет верного аргумента:  дело в  том, что он не знает обессознательных,  но  вполне общезначимых предпосылках своего  субъективногосуждения или своих субъективных восприятий. Соответственно со стилем временион  ищет вне своего сознания, а не за своим сознанием. Если  же он к тому жестрадает  легким  неврозом,  то  это  равносильно  более или  менее  полномубессознательному тождеству эго с  самостью, вследствие чего значение самостипонижается  до  нуля,  тогда как эго безмерно распухает.  Тогда несомненная,мироопределяющая сила субъективного фактора втискивается в эго, что  ведет кбезмерному притязанию  на  власть  и  к прямо-таки неуклюжему  эгоцентризму.Всякая  психология,  которая  сводит  сущность  человека  к бессознательномувлечению к власти, имеет источником  это начало. Многие безвкусицы у  Ницше,например, обязаны своим существованием субъективизации сознания.      б) Бессознательная установка      Преобладание  субъективного  фактора  в  сознании  означает  недооценкуобъективного   фактора.  Объект  не   имеет  того  значения,   которое  ему,собственно, подобало бы иметь.  Подобно  тому как  в экстравертной установкеобъект играет слишком большую роль, так в интровертной установке он не имеетдостаточного    голоса.   По   мере    того   как   сознание   интровертногосубъективируется  и отводит эго неподобающее значение, по мере этого объектупротивопоставляется такая  позиция,  которая оказывается надолго  совершеннонесостоятельной. Объект есть величина,  имеющая  несомненную силу, тогда какэго есть  нечто  весьма ограниченное  и неустойчивое.  Было бы совсем другоедело,  если  бы объекту противопоставлялась  самость.  Самость  и  мир  сутьвеличины соизмеримые; поэтому нормальная интровертная установка имеет  такоеже   право  на  существование   и   такое  же  значение,  как  и  нормальнаяэкстравертная установка. Но если эго приняло на себя притязания субъекта, тов  качестве  компенсации   естественно  возникает  бессознательное  усилениевлияния объекта. Эта перемена обнаруживается  в том, что, несмотря на иногдапрямо-таки судорожное усилие,  направленное на то,  чтобы обеспечить  за эгопреобладание, объект и объективно данное оказывают слишком сильное  влияние,которое  оказывается тем  более непобедимым, что оно овладевает индивидом  ивследствие  этого  навязывается  сознанию  с непреодолимой силой. Вследствиенеудовлетворительного отношения эго  к  объекту - ибо желание господствоватьне  есть  приспособление  -   в   бессознательном  возникает  компенсирующееотношение к объекту, которое в сознании  утверждается  как  безусловная и неподдающаяся подавлению привязанность к  объекту. Чем  больше  эго  стараетсяобеспечить  за  собой   всевозможные   свободы,  независимость,   отсутствиеобязательств  и  всяческое преобладание,  тем более оно  попадает в  рабскуюзависимость  от  объективно  данного.  Свобода  духа  заковывается   в  цепиунизительной финансовой зависимости; независимый образ действий раз за разомуступает, сломленный  общественным мнением, моральное превосходство попадаетв  болото  малоценных  отношений, властолюбие завершается жалобной  тоской -жаждой  быть  любимым.  Бессознательное печется прежде  всего об отношении кобъекту,  и  притом  таким  образом,  который способен  самым  основательнымобразом разрушить в сознании иллюзию власти и фантазию превосходства. Объектпринимает  ужасающие  размеры,  несмотря  на  сознательное  уничижение  его.Вследствие этого эго начинает еще сильнее работать над отрывом от  объекта истремится к властвованию над ним. В конце концов эго окружает себя форменнойсистемой страхующих средств  (как то верно описал Адлер), которые  стараютсясохранить хотя бы иллюзию преобладания. Но этим интровертный вполне отделяетсебя  от  объекта и  совершенно  истощается,  с  одной  стороны, в изысканииоборонительных мер, а с  другой  стороны, в бесплодных попытках импонироватьобъекту и проложить себе дорогу. Но эти усилия постоянно пересекаются с темиподавляющими впечатлениями,  которые он получает от объекта. Против его волиобъект  настойчиво  импонирует  ему, он вызывает  в нем  самые  неприятные идлительные аффекты и преследует его на каждом шагу. Он постоянно нуждается вогромной внутренней  работе,  чтобы быть  в состоянии  держаться.  Поэтомутипичной   для   него  формой   невроза   является   психастения,   болезнь,отличающаяся, с  одной стороны, большой сенситивностью,  а с другой стороны,большой истощаемостью и хроническим утомлением.     Анализ личного  бессознательного дает множество властолюбивых фантазий,соединенных со  страхом  перед могущественно  оживленными объектами, жертвойкоторых  интроверт  легко и  становится.  Дело  в  том, что из  боязни передобъектами  развивается своеобразная трусость,  мешающая отстаивать себя  илисвое мнение, ибо такой человек боится усиленного влияния со стороны объекта.На него  наводят ужас потрясающие аффекты окружающих его лиц, и он еле можетудержаться от страха при мысли подпасть под чужое влияние.  Дело  в том, чтообъекты  имеют  в  его   глазах  ужасающие,  мощные  свойства,   которые  онсознательно  не может подметить  в  них,  но которые,  как  ему кажется,  онвоспринимает через свое  бессознательное. Так как его сознательное отношениек объекту более или менее вытеснено, то  оно проходит через бессознательное,где оно  и  снабжается  его  качествами.  Эти  качества  суть  прежде  всегоинфантильно-архаические. Вследствие этого его отношение к объекту становитсяпримитивным  и  принимает   все   особенности,  характеризующие  примитивноеотношение к объекту. Тогда бывает так, как если бы объект обладал магическойсилой. Незнакомые, новые объекты вызывают страх и недоверие, как если бы онитаили в себе  неведомые опасности; старые, традиционные  объекты привязаны кего душе как бы невидимыми нитями; каждая перемена представляется нарушениемили  даже  прямой  опасностью, ибо она, как  ему  кажется, свидетельствует омагической одушевленности  объекта. Идеалом становится  одинокий остров, гдедвижется только то, чему  позволено двигаться. Роман  Auch Einer Ф. Вишера(F.Vischer,  Leipzig, 1902)  дает  прекрасную  возможность  заглянуть в  этусторону интровертного состояния души и вместе с тем раскрывает  и скрытую заним символику коллективного  бессознательного,  которую  я  в этом  описаниитипов оставляю  в  стороне,  потому что она  принадлежит  не  только типу, аявляется общераспространенной.      в)   Особенности  основных  психологических   функций  в   интровертнойустановке      1. Мышление      Описывая  экстравертное мышление,  я  уже  дал  краткую  характеристикуинтровертного мышления,  на которую  я  здесь хотел  бы  еще  раз сослаться.Интровертное мышление ориентируется  прежде  всего на  субъективном факторе.Субъективный  фактор  представлен  по  крайней  мере  субъективным  чувствомнаправленности,   которое  в  конечном  счете  определяет  суждения.  Иногдамасштабом до известной степени  служит  и  более  или менее  готовый  образ.Мышление может быть  занято конкретными  или  абстрактными  величинами, но врешительный   момент  оно  всегда  ориентируется   на   субъективно  данном.Следовательно,  из  конкретного  опыта оно не ведет  обратно  к  объективнымвещам,  а к  субъективному содержанию.  Внешние факты не являются причиной ицелью этого мышления (хотя интровертный очень часто  хотел бы придать своемумышлению  такой  вид),  но это  мышление  начинается в  субъекте  и приводитобратно  к субъекту,  даже  если  оно делает  широкие  экскурсии  в  областьреальных  фактов.  Поэтому  оно в  деле установления  фактов имеет,  главнымобразом,  косвенную ценность,  поскольку  оно  передает прежде  всего  новыевоззрения  и  в  гораздо меньшей  мере  знание  новых фактов.  Оно выдвигаетвопросы и теории, оно  открывает перспективы и направляет взор вглубь,  но кфактам  оно  относится  со  сдержанностью.  Оно  принимает   их  в  качествеиллюстрирующих  примеров,  однако  они не  должны  преобладать. Оно собираетфакты лишь в качестве доказательств, но никогда  не ради  их самих.  Если жеэто случается,  то только в виде комплимента в сторону экстравертного стиля.Для  этого  мышления факты  имеют второстепенное  значение,  а преобладающуюценность имеет для него развитие и изложение субъективной идеи, изначальногосимволического образа, который более или  менее  туманно вырисовывается предего  внутренним  взором.  Поэтому  оно  никогда  не  стремится  к  мысленнойконкретной действительности в области  мысли, а всегда к претворению темногообраза в ясную  идею. Оно хочет достигнуть фактической действительности, онохочет видеть  внешние факты, как они заполняют  рамку его идеи, а творческаясила его проявляется в том, что оно способно создать  и ту  идею, которая небыла  заложена  во  внешних  фактах  и  все  же  является  самым  подходящимабстрактным выражением их; и  его задача  исполнена, если  созданная им идеяпредставляется  как бы исходящей  из внешних фактов  и  если она  может бытьдоказана ими в своей верности.     Но  сколь мало удается экстравертному мышлению извлекать  из конкретныхфактов  прочное опытное  понятие  или  создавать  новые факты, столь же малоудается  интровертному мышлению всегда претворять свой изначальный  образ  вприспособленную к  фактам идею.  Подобно  тому  как  в первом  случае  чистоэмпирическое накопление фактов калечит мысль и душит смысл, так интровертноемышление  обнаруживает опасную склонность  втискивать факты  в форму  своегообраза  или, более  того, игнорировать  их, для того чтобы иметь возможностьразвернуть  свой фантастический образ.  В  этом  случае изображенная идея несможет скрыть своего происхождения из темного  архаического образа. Ей будетсвойственна  мифологическая  черта,  которую  можно  будет  истолковать  какоригинальность, а в  худших случаях как причудливость,  ибо ее архаическийхарактер, как  таковой, не  виден  для ученого  специалиста, не знакомого  смифологическими  мотивами. Субъективная  убедительность  такой  идеи  обычнобывает  велика,  -  вероятно,  тем  более велика,  чем менее  она  входит  всоприкосновение с внешними фактами. Хотя  представителю идеи может казаться,будто  его скудный  фактический  материал  является  основанием  и  причинойдостоверности и значимости его идеи, однако  на самом деле  это не так,  ибоидея извлекает  свою  убедительность  из  своего  бессознательного архетипа,который, как таковой, имеет  всеобщее  значение и  истину и  будет  истиннымвечно. Однако эта истина  столь  всеобща  и столь символична,  что ей всегданужно сначала вплестись в признанные или способные быть признанными познанияданного  момента,  для  того   чтобы  стать  практической  истиной,  имеющейкакую-нибудь  жизненную  ценность.  Чем  была  бы,  например,  каузальность,которая не была бы нигде познаваема  в практических причинах и  практическихдействиях?     Это мышление легко теряется в необъятной  истине субъективного фактора.Оно воздает теории ради  теории, как будто имея в виду действительные или покрайней  мере  возможные  факты,  однако  с  явной наклонностью  перейти  отидейного к  чисто  образному.  Таким  путем  возникают,  правда,  воззрения,располагающие   многими  возможностями,  из  которых,  однако,  ни  одна  нестановится  действительностью,  и в конце  концов создаются  образы, которыевообще  не  выражают больше никакой внешней действительности, а являются ещетолько символами того, что безусловно непознаваемо. Тем самым это мышлениестановится мистическим и совершенно настолько же  бесплодным,  как мышление,разыгрывающееся исключительно в рамках объективных фактов.  Подобно тому какпоследнее  опускается на  уровень простого представления фактов, так  первоеулетучивается, превращаясь  в представление непредставимого, находящегося поту  сторону даже  всякой образности.  Представление фактов имеет неоспоримуюистинность, ибо субъективный фактор  исключен и факты  доказываются из самихсебя.  Точно  так  же  и  представление  непредставимого  имеет  субъективнонепосредственную,   убеждающую   силу   и  доказывается   своей  собственнойналичностью.  Первое говорит: Est, ergo  est;  последнее  же:  Cogito,  ergocogito. Доведенное до крайности интровертное мышление доходит до очевидностисвоего собственного субъективного бытия; напротив, экстравертное мышление  -до  очевидности своего  полного тождества с объективным фактом. Подобно томукак это последнее, своим  полным растворением в объекте, отрицает само себя,так  первое отрешается  от  всякого,  какого  бы  то  ни  было содержания  идовольствуется одной только  своей  наличностью. В обоих  случаях ход  жизнивытесняется этим  из функции мышления в области других  психических функций,которые до тех пор существовали в сравнительной неосознанности. Чрезвычайноеоскудение   интровертного   мышления   в    отношении   объективных   фактовкомпенсируется обилием бессознательных  фактов.  Чем более сознание вместе сфункцией мысли ограничивается  самым  малым и  по возможности пустым кругом,который,  однако,  содержит  в себе,  по-видимому, всю полноту Божества, темболее бессознательная фантазия обогащается множеством архаически оформленныхфактов,   пандемониумом   (адом,  местообиталищем   демонов)   магических  ииррациональных  величин,  принимающих особые лики,  смотря по характеру  тойфункции,  которая   прежде  других  сменяет  функцию  мышления   в  качественосительницы  жизни.  Если  это  интуитивная  функция, то  другая  сторонарассматривается  глазами  Кубина  (Kubin.  The   other  side)  или  Майринка(Meyrink.  Das  grime  Gesicht).  Если  это  функция чувства,  то  возникаютнеслыханные  доселе,  фантастические,  чувствующие отношения  и  чувствующиесуждения,  имеющие противоречивый и непонятный характер.  Если  это  функцияощущения,  то  внешние  чувства  открывают  нечто  новое,  доселе никогда неиспытанное,  как в собственном  теле,  так  и вне  его.  Более  внимательноеисследование  этих  изменений   может   без  труда   установить  выступлениепримитивной психологии со всеми ее признаками. Конечно, испытанное не толькопримитивно,  но и символично; и  чем старше  и первобытнее оно кажется,  темистиннее  оно  для  будущего.  Ибо  все  древнее  в  нашем   бессознательномподразумевает нечто грядущее.     При  обыкновенных условиях не удается даже  переход на другую сторону(намек  на  книгу  Kubin'a),  не  говоря  уже  о спасительном проходе  черезбессознательное.  Переходу   в  большинстве   случаев   мешает  сознательноепротивление  против  подчинения   моего   эго   бессознательной  фактическойдействительности  и  обусловливающей  реальности  бессознательного  объекта.Такое состояние есть  диссоциация, другими словами, невроз, имеющий характервнутреннего  изнурения  и  прогрессивного  мозгового  истощения  -  характерпсихастении.      2. Интровертный мыслительный тип      Точно  так  же  как  Дарвина можно  считать  представителем нормальногоэкстравертного  мыслительного  типа,  так  Канта,  например,  можно  было быохарактеризовать как противоположный  нормальный, интровертный  мыслительныйтип.  Как первый  говорит  фактами, так  последний ссылается на субъективныйфактор.  Дарвин   стремится   на   широкое   поле   объективной  фактическойдействительности, Кант, напротив, отмежевывает себе область критики познаниявообще.  Если мы возьмем такого человека, как  Кювье, и противопоставим его,например, Ницше, то противоположности обрисуются еще более резко.     Интровертный  мыслительный тип характеризуется приматом описанного вышемышления.  Он, как и параллельный ему  экстравертный  случай, находится  подрешающим влиянием идей,  которые вытекают, однако, не из объективно данного,а из  субъективной  основы. Он, как  и экстравертный, будет следовать  своимидеям,  но  только в  обратном  направлении  -  не наружу,  а  вовнутрь.  Онстремится к углублению, а не расширению.  По этой основе он в высшей степении характеристически отличается от  параллельного ему экстравертного  случая.То,  что отличает  другого, именно его интенсивная  отнесенность  к объекту,отсутствует  у  него иногда почти  совершенно,  как,  впрочем, и  у  всякогонеинтровертного  типа. Если объектом является человек,  то этот человек ясночувствует, что он, собственно говоря, фигурирует здесь лишь отрицательно, тоесть в более мягких случаях он чувствует себя лишним, в более резких случаяхон чувствует, что его, как мешающего,  просто  отстраняют. Это отрицательноеотношение к объекту - от безразличия до устранения  -  характеризует всякогоинтровертного и  делает  самое  описание  интровертного  типа вообще  крайнезатруднительным.  В  нем все  стремится  к исчезновению и к  скрытости.  Егосуждение  является  холодным,  непреклонным,  произвольным  и  ни  с  чем несчитающимся, потому что оно менее относится к объекту, чем к субъекту. В немнельзя прочувствовать ничего,  что  придавало бы объекту какую-нибудь  болеевысокую ценность,  но  оно  всегда скользит несколько поверх объекта  и даетпочувствовать  превосходство субъекта. Вежливость,  любезность и  ласковостьмогут быть налицо, но  нередко со  странным  привкусом какой-то боязливости,выдающей  скрытое  за  ними  намерение,   а   именно  намерение  обезоружитьпротивника. Последний должен быть успокоен или умиротворен, ибо иначе он могбы стать помехой. Объект, правда,  не противник, но если он чувствителен, тоему  дают  почувствовать  известное  отстранение,  а  может быть, даже и  непридают никакой цены.     Объект  всегда  подлежит  некоторому  пренебрежению,  или же, в  худшихслучаях,  он окружается  ненужными мерами предосторожности.  Таким  образом,этот  тип охотно  исчезает за облаком недоразумений,  которое становится темболее  густым,  чем  больше  он,  компенсируя,  старается  с  помощью  своихнеполноценных функций надеть маску некоторой общительности, которая, однако,нередко стоит  в самом резком контрасте с его действительным существом. Еслион  уже при построении своего  идейного  мира не страшится даже самых смелыхдерзаний и не воздерживается от мышления какой бы  то ни было мысли -  ввидутого, что она опасна, революционна, еретична и оскорбляет чувство, - то  всеже его  охватывает величайшая  робость, как  только его дерзанию  приходитсястать  внешней действительностью.  Это противно его натуре. Если  он  даже ивыпускает  свои мысли в свет, то он не вводит их, как  заботливая мать своихдетей, а подкидывает их и, самое большее, сердится, если они не прокладываютсебе  дорогу  самостоятельно.  В  этом  ему  приходит  на  помощь или его  вбольшинстве случаев огромный  недостаток практической способности,  или  егоотвращение к какой  бы  то  ни было  рекламе. Если его  продукт  кажется емусубъективно верным и истинным, то он и должен быть верным, а другим остаетсяпросто  преклониться пред  этой истиной. Он вряд ли  предпримет шаги,  чтобысклонить кого-либо на свою сторону, особенно кого-нибудь, кто имеет влияние.А если  он это делает, то в  большинстве случаев он  делает это так неумело,что достигает противоположных своему намерению результатов. С конкурентами всвоей отрасли он обыкновенно терпит неудачу, ибо совсем не умеет приобретатьих  благосклонность; обычно он даже дает им понять, насколько они лишние длянего.  В преследовании своих идей он по большей части бывает упорен, упрям ине поддается воздействию.  Странным контрастом тому является его внушаемостьсо стороны личных влияний. Стоит  такому типу  признать видимую  неопасностькакого-нибудь  объекта,  и он  становится крайне доступным именно для  менееценных  элементов.  Они  овладевают  им  со  стороны   бессознательного.  Онпозволяет грубо обращаться с  собой и  самым гнусным образом эксплуатироватьсебя, если только ему  не мешают преследовать свои идеи.  Он не видит, когдаего  грабят  с тыла  и вредят ему в практическом  отношении, потому  что егоотношение к объекту является для него второстепенным, а  объективная  оценкаего продукта остается  у него  бессознательной.  Так как он додумывает  своипроблемы по возможности до конца, то он  осложняет их и поэтому  остается  вплену у всевозможных сомнений. Насколько ему ясна  внутренняя структура  егомыслей, настолько же ему неясно, куда и как они могут  быть приспособлены  кдействительному миру. Он  лишь с трудом может допустить, что вещи, ясные длянего,  могут  быть  неясными для  других. Его  стиль  обыкновенно  обремененвсевозможными добавлениями,  ограничениями,  предосторожностями, сомнениями,проистекающими из его умственной осторожности. Работа у него идет с трудом.     Он или молчалив, или наталкивается  на  людей, которые его не понимают;таким путем он собирает  доказательства непроходимой глупости людей. Если жеего случайно однажды  поймут, тогда он впадает в легковерную  переоценку. Онлегко становится жертвой  честолюбивых женщин, умеющих  эксплуатировать  егокритическую  беспомощность  по  отношению  к  объекту,  -  или  же  из  негоразвивается  холостяк-мизантроп  с сердцем  ребенка.  Часто  и  его  внешняяповадка  бывает  неловкой,  например  педантически  заботливой,  как  бы  необратить  на  себя  чрезмерного   внимания,  или  же  необычайно  беспечной,детски-наивной.  В сфере  своих специальных  работ он вызывает самое  резкоепротиворечие,  с  которым  он  не умеет ничего  сделать, если  только он  непозволит своему примитивному  аффекту  вовлечь  себя  в полемику,  столь  жеедкую, сколь и бесплодную. В более широком кругу его считают бесцеремонным исамовластным. Чем ближе  его узнают, тем благоприятнее становится суждение онем,  и  ближайшие к  нему умеют  в  высшей  степени ценить его  интимность.Стоящим  дальше  он кажется  щетинистым, неприступным  и  надменным, нередкотакже   озлобленным   -   вследствие   его   неблагоприятных  для   обществапредрассудков. В качестве педагога он не имеет большого  влияния, так как онне знает ментальности своих учеников. Да и преподавание,  в сущности говоря,совершенно  не  интересует его  -  разве  только  если оно станет  для  негослучайно теоретической  проблемой.  Он плохой  преподаватель,  потому что вовремя  преподавания   он   размышляет   о   материале   преподавания   и  недовольствуется изложением его.     С усилением его  типа  убеждения  его  становятся все  более косными  инегибкими. Чужие влияния исключаются. С одной стороны, лично  он  становитсянесимпатичнее  для тех, кто  стоит дальше,  с другой стороны, он  становитсязависимее   от   близких.   Его   речь   становится   более   личной,  болеенеестественной,  его  идеи  углубляются, но  в  имеющемся еще  материале  ненаходят больше достаточного выражения. Недостаток возмещается эмотивностью ичувствительностью. Чужое влияние, которое он извне резко отклоняет, нападаетна  него  изнутри, со  стороны  бессознательного,  и  он принуждает собиратьдоказательства  против  него,  и притом  против  вещей,  которые постороннимкажутся  совершенно  излишними. Так  как вследствие недостатка  отношения  кобъекту его сознание субъективируется,  то  ему кажется  наиболее важным то,что втайне  больше всего касается его личности. И он начинает смешивать своюсубъективную истину со своей личностью. Правда, он лично ни на кого не будетпроизводить  давления  в  пользу своих  убеждений,  но  он  ядовито и  личнонабросится на всякую, даже самую справедливую, критику. Этим он постепенно иво всех отношениях  изолирует себя.  Его  первоначально оплодотворяющие идеистановятся  разрушительными,  ибо  они  отравлены  осадком горечи.  По  меревнешнего  изолирования в нем  растет  борьба  с бессознательными  влияниями,которые  понемногу  начинают  парализовать  его.  Повышенная   склонность  куединению должна защитить  его от  бессознательных воздействий,  однако  онаобыкновенно  еще  глубже уводит его в конфликт, который  внутренне  изнуряетего.     Мышление   интровертного  типа  направлено  позитивно  и  синтетично  кразвитию идей, которые все более  приближаются  к вечной значимости исконныхобразов.  Но если их связь с  объективным опытом ослабевает, они  становятсямифологическими  и   для   данного  времени  неистинными.   Поэтому   и  длясовременника это мышление  ценно лишь до тех пор, пока оно находится в яснойи  понятной связи  с фактами, известными в данное  время. Но  если  мышлениестановится  мифологическим, тогда  оно становится безразличным и вращается всамом  себе.  Противостоящие  этому  мышлению  сравнительно  бессознательныефункции  чувствования, или интуирования,  или ощущения  неполноценны и имеютпримитивно  экстравертный  характер;  этой  бессознательной  экстравертностиследует  приписать  все  тягостные  влияния  со   стороны  объекта,  которымподвержен   интровертный  мыслительный   тип.  Меры   самообороны  и  защитысооружения,  которыми  такие  люди  обыкновенно  окружают  себя,  достаточноизвестны, так что я могу избавить себя от их  описания.  Все  это служит дляотражения магических  воздействий; сюда же относится и страх перед женскимполом.      3. Чувство      Интровертное  чувство в основе  своей определено субъективным фактором.Для суждения, созданного чувством,  это обусловливает  столь же существенноеотличие  от  экстравертного чувства,  сколь существенно  отличие интроверсиимышления   от   экстраверсии.  Несомненно,  это  очень  трудная   задача   -интеллектуально  изобразить интровертный процесс  чувства  или дать  хотя быприблизительное  описание  его,  хотя  своеобразная  сущность этого  чувствабезусловно бросается  в глаза, если только вообще замечаешь его. Так как эточувство подчиняется главным  образом субъективным предварительным условиям изанимается объектом лишь на втором плане, то оно выявляется гораздо меньше иобыкновенно  так,  что  вызывает  недоразумения.  Это  -  чувство,  которое,по-видимому, обесценивает объекты и поэтому в большинстве случаев заявляет осебе в отрицательном  смысле.  О существовании положительного чувства можно,так сказать,  лишь косвенно догадываться.  Интровертное чувство старается неприноровиться  к объективному, а  поставить  себя  над  ним,  для  чего  онобессознательно  пытается  осуществить  лежащие  в  нем  образы.  Поэтому онопостоянно  ищет не встречающегося в действительности  образа, который оно доизвестной  степени видело раньше.  Оно  как  бы  без  внимания скользит  надобъектами,  которые  никогда  не соответствуют  его  цели. Оно  стремится  квнутренней интенсивности, для которой объекты, самое большее, дают некоторыйтолчок.  Глубину этого чувства можно лишь предугадывать, но ясно  постигнутьее нельзя. Оно делает людей молчаливыми и труднодоступными, ибо оно, подобномимозе,  свертывается  от грубости объекта, чтобы восчувствовать сокровенныеглубины субъекта.  Для обороны  оно выдвигает отрицательные суждения чувстваили поразительное равнодушие.     Изначальные  образы,  как известно,  в той  же степени являются идеями,сколь и чувствами. Поэтому такие основополагающие идеи,  как Бог,  свобода ибессмертие,  имеют настолько же ценность чувства, насколько и значение идеи.Согласно этому можно было бы перенести на  интровертное чувство все то,  чтобыло сказано об интровертном мышлении, с тем  только,  что здесь чувствуетсявсе то, что там  мыслится.  Но тот  факт, что мысли по общему  правилу могутбыть выражены более понятно,  чем чувства,  обусловливает то, что при такогорода чувствах  нужна  необычайная  словесная или  художественная способностьвыражения уже для того, чтобы хотя бы приблизительно изобразить или передатьвовне их богатство. Если интровертное субъективное мышление вследствие своейнеотнесенности  лишь с трудом способно пробудить адекватное  понимание, то веще  меньшей  мере  способно к этому  субъективное  чувство. Для того  чтобыпередать  себя  другим, оно должно  найти внешнюю  форму, способную, с однойстороны, воспринять соответствующим образом субъективное чувство и, с другойстороны, передать его своему ближнему так, чтобы в  нем возник  параллельныйпроцесс.  Благодаря  относительно  большому  внутреннему  (так  же,   как  ивнешнему)  сходству между людьми такое воздействие может быть  осуществлено,хотя бывает чрезвычайно  трудно  найти  подходящую для  чувства форму до техпор, пока чувство ориентируется,  главным  образом, все еще  по сокровищницеизначальных образов. Если же оно искажается эгоцентризмом, то оно становитсянесимпатичным,  ибо  в  таком случае оно занимается  преимущественно  толькосвоим  эго.  Тогда  оно  непременно  вызывает  впечатление  сентиментальногосебялюбия,   интересничанья   и   даже   болезненного   самолюбования.   Каксубъективированное сознание  интровертного мыслителя  стремится к абстракцииабстракций  и тем достигает лишь высшей  интенсивности, в сущности,  пустогомыслительного   процесса,  так   эгоцентрическое   чувство   углубляется  добессодержательной  страстности, которая  чуствует  только  самое  себя.  Этаступень  мистически-экстатична;  она  подготовляет переход  к  экстравертнымфункциям,  которые  были  вытеснены  чувством.  Как  интровертному  мышлениюпротивостоит примитивное чувство, которому объекты навязываются с магическойсилой, так  интровертному  чувству противостановится  примитивное  мышление,которое в смысле конкретицизма и рабской зависимости от фактов не имеет себеподобного.  Чувство  прогрессивно  эмансипируется от  отношения к  объекту исоздает себе лишь  субъективно связанную свободу действия и совести, котораяиногда отрекается  от всего традиционного. Бессознательное  же  мышление темсильнее подпадает под власть объективного.      4. Интровертный чувствующий тип      Примат интровертного чувства я встречал,  главным образом,  у женщин. Кэтим женщинам  применима  пословица  Тихие  воды  глубоки.  В  большинствеслучаев они  молчаливы, труднодоступны, непонятны, часто скрыты  под детскойили    банальной   маской,    нередко   также   отличаются   меланхолическимтемпераментом.  Они  не  блестят  и  не  выступают   вперед.   Так  как  онипреимущественно    отдают    себя    руководству    своего,    субъективногоориентированного  чувства,  то  их  истинные  мотивы в  большинстве  случаевостаются скрытыми. Вовне они проявляют гармоническую стушеванность, приятноеспокойствие, симпатичный параллелизм, который не стремится вызвать  другого,произвести на него  впечатление,  переделать  его  или  изменить.  Если  этавнешняя сторона  выражена несколько ярче, то  возникает  легкое подозрение вбезразличии или холодности, которое может дойти до подозрения в равнодушии крадостям и горестям других. Тогда ясно чувствуется отвращающееся от  объектадвижение  чувства. У нормального типа  это  имеет место, правда, лишь тогда,когда  объект   каким-нибудь  образом  действует  слишком   сильно.  Поэтомугармоническое сопровождение чувством со  стороны этого типа имеет место лишьдо  тех пор, пока объект, пребывая  в средних  тонах чувства, следует своемусобственному пути и  не старается пересечь его  пути. За настоящими эмоциямиобъекта этот тип не следует, он подавляет их и отклоняет или, лучше сказать,охлаждает их  отрицательным суждением  чувства.  Хотя и имеется постояннаяготовность  спокойно и гармонично идти  рука об руку, тем не менее к объектуне   обнаруживается  ни  любезность,   ни   теплая   предупредительность,  апроявляется  отношение, которое кажется безразличным: холодное, подчас  дажеотклоняющее  обращение.  Иногда  объект начинает чувствовать,  что  все  егосуществование  излишне. По отношению к  какому-нибудь порыву  или проявлениюэнтузиазма этот  тип  сначала проявляет благосклонный  нейтралитет, иногда слегким  оттенком  превосходства и  критики,  от которого  у  чувствительногообъекта  легко  опускаются  крылья. Напористая же  эмоция  может быть подчасрезко  и убийственно холодно отражена, если  только она случайно не захватитиндивида  со стороны  бессознательного, то есть,  иными словами,  не  оживиткакой-нибудь  окрашенный чувством  изначальный  образ и тем самым не полонитчувство  этого  типа.  Когда наступает такой  случай, то  женщина этого типаиспытывает мгновенно  просто-таки парализованность,  против  которой позднеенепременно восстает тем более сильное противление, и это противление поразитобъект в самое  уязвимое  его  место. Отношение  к объекту поддерживается повозможности в спокойных и безопасных  средних тонах  чувств,  при  упорном истрожайшем  уклонении от страсти и ее безмерности. Поэтому выражение чувстваостается скудным и  объект длительно чувствует свою недооцененность,  - еслион это осознает. Это, правда, не всегда имеет место, ибо недочет очень частоостается  бессознательным; однако,  со временем, вследствие бессознательноготребования чувства, он развивает  симптомы, вынуждающие усиленное внимание ксебе.     Так как этот тип в  большинстве  случаев кажется холодным и сдержанным,то  поверхностное  суждение  легко отрицает  в нем всякое  чувство. Но это вкорне ложно, ибо чувства  хотя и экстенсивны, но интенсивны. Они развиваютсявглубь.  В  то  время   как,  например,   экстенсивное  чувство  состраданияобнаруживается  в  соответствующем  месте  в словах  и  действиях  и  быстрооказывается способным вновь освободиться  от этого  впечатления, интенсивноесострадание замыкается и воздерживается  от всякого выражения и  приобретаеттаким образом  страстную  глубину,  которая  вмещает  в себя  все  страданиеиндивидуального мира и  застывает в  этом.  При  чрезмерном  сострадании оноспособно,  быть  может,  прорваться  и  повести  к поразительному  поступку,который будет  иметь, так  сказать, героический  характер, но к  которому ниобъект,  ни  субъект не сумеют найти  правильного  отношения.  Вовне  и  дляслепого глаза экстравертного человека такое сострадание кажется холодом, ибооно не производит ничего видимого, а в невидимые силы экстравертное сознаниене в состоянии  верить. Такое недоразумение  является характерным событием вжизни   этого   типа  и   обычно   регистрируется   как   важный   аргумент,свидетельствующий об отсутствии у него всякого, более глубокого чувствующегоотношения  к объекту. Но в  чем состоит истинный предмет этого чувства,  этодаже нормальному типу дано лишь в виде предчувствия. Он выражает свою цель исвое содержание  перед самим  собой, быть может,  в  сокровенной  и боязливооберегаемой  от взоров  профана религиозности  или  же в поэтических формах,которые он столь  же тщательно оберегает  от неожиданного вторжения,  не безтайного честолюбия,  стремящегося таким образом установить превосходство надобъектом. Женщины, имеющие детей, вкладывают  многое из  этого  в них, тайновнушая им свою страстность.     Хотя у нормального типа указанная тенденция, стремящаяся  к тому, чтобытайно почувствованное было однажды  открыто и  явно поставлено над  объектомили насильственно навязано ему, не играет вредной роли и никогда не приводитк  серьезной попытке  в этом  направлении, однако кое-что из этого  все-такипросачивается  в  личное  воздействие на  объект в форме  некоторого,  частотрудно  определимого доминирующего  влияния. Оно  ощущается,  например,  какдавящее или удушающее чувство, которое налагает какие-то цепи на окружающих.Благодаря этому  такой тип  приобретает  некую  таинственную  силу,  котораяспособна  в высшей степени  очаровать именно экстравертного  мужчину, потомучто   она   затрагивает   его   бессознательное.   Эта   сила   исходит   отвосчувствованных,  бессознательных образов,  но легко  относится сознанием кэго, вследствие чего  это  влияние  ложно  истолковывается  в смысле  личнойтирании.  Но  если  бессознательный субъект  отождествляется с  эго, тогда итаинственная  сила   интенсивного   чувства   превращается   в  банальное  ипретенциозное  властолюбие,  тщеславие  и  тираническое  принуждение.  Тогдаслагается   тип   женщины,   известный   в   неблагоприятном   смысле  своимбеззастенчивым  честолюбием  и  коварной  жестокостью. Однако  такой  оборотприводит к неврозу.     Тип остается нормальным до тех пор, пока эго чувствует себя ниже уровнябессознательного субъекта  и пока  чувство раскрывает нечто более высокое  иболее  властное, нежели эго. Хотя бессознательное  мышление архаично, однакооно  при   помощи  редукций  успешно  компенсирует  случайные  поползновениявозвести эго до  субъекта. Но если этот случай все-таки наступает вследствиесовершенного  подавления редуцирующих  бессознательных влияний  мысли, тогдабессознательное мышление становится в оппозицию и проецирует себя в объекты.От этого субъект, ставший эгоцентрическим, начинает испытывать на  себе силуи значение  обесцененных  объектов.  Сознание начинает  чувствовать то, чтодумают другие. Другие думают, конечно, всевозможные низости, замышляют зло,втайне подстрекают и интригуют и т. д. Все это субъект должен предотвратить,и вот он сам начинает превентивно интриговать и подозревать,  подслушивать икомбинировать. До него  доходят всевозможные  слухи, и ему приходится делатьсудорожные  усилия,  чтобы  по возможности превратить  грозящее  поражение впобеду.   Возникают   бесконечные   таинственные  соперничества,  и  в  этойожесточенной борьбе  человек  не  только  не  гнушается  никакими дурными  инизкими  средствами, но  употребляет во  зло и добродетели, только для того,чтобы иметь возможность козырнуть.  Такое развитие ведет  к истощению. Форманевроза не столько истерична, сколько неврастенична; у женщин при этом частострадает  физическое здоровье,  появляется,  например,  анемия  со всеми  еепоследствиями.      5. Общий обзор интровертных рациональных типов      Оба предыдущих  типа суть  типы рациональные, ибо они  основываются  нафункциях разумного  суждения.  Разумное суждение основывается не  только  наобъективно данном,  но  и на  субъективном.  Преобладание того  или  другогофактора,  обусловленное психическим расположением, существующим часто уже  сранней  молодости,  склоняет,  правда,  разум в ту или  другую сторону.  Ибодействительно разумное суждение должно было бы ссылаться как на объективный,так  и  на субъективный фактор,  будучи способным отдать должное  и  тому  идругому.  Но это было  бы идеальным случаем  и предполагало  бы  равномерноеразвитие  экстраверсии  и интроверсии. Однако оба движения взаимно исключаютдруг  друга,  и,  пока их  дилемма существует, они  несовместимы  в  порядкесосуществования, разве  только  в  порядке  последовательности. Поэтому  приобычных  условиях невозможен  и  идеальный разум.  Рациональный  тип  всегдаобладает типически видоизмененным разумом.  Так,  интровертные  рациональныетипы  несомненно  обладают  разумным  суждением,   но  только  это  суждениеориентируется преимущественно по субъективному  фактору.  При этом нет  даженужды нарушать правила логики, ибо односторонность  заложена в  предпосылке.Предпосылка и  есть то преобладание субъективного  фактора,  которое имеетсяналицо до всяких выводов и суждений. Субъективный  фактор выступает с самогоначала как  имеющий, само собою разумеется,  более высокую ценность,  нежелиобъективный.  При этом,  как  уже  сказано,  речь  идет отнюдь не о какой-топриписанной  ценности, а  о естественном предрасположении,  существующем  довсякой   оценки.    Поэтому   суждение   разума   неизбежно   представляетсяинтровертному  в  нескольких  оттенках иначе,  нежели  экстравертному.  Так,например - чтобы привести самый общий случай, - интровертному представляетсянесколько  более   разумной  та   цепь   умозаключений,  которая   ведет   ксубъективному  фактору, чем та, которая ведет  к объекту.  Это, в  единичномслучае,  сначала  маловажное,  почти  незаметное  различие ведет  в  большихразмерах к  непримиримым противоположностям, которые  тем более  раздражают,чем бессознательнее является  в единичном случае то  минимальное перемещениеточки зрения, которое вызвано психологической предпосылкой. Главная  ошибка,которая встречается при этом почти неизменно, состоит  в том,  что стараютсяуказать   ошибку  в  умозаключении,  вместо  того  чтобы  признать  различиепсихологических предпосылок.  Такое  признание является трудным для  всякогорационального типа, ибо оно подрывает якобы абсолютное значение его принципаи отдает его на усмотрение его врага, что равносильно катастрофе.     Интровертный  тип  подвержен  этому  недоразумению,  может  быть,  дажебольше,  чем  экстравертами; и не потому,  чтобы  экстравертный был для негоболее беспощадным или более критическим противником, чем он сам мог бы быть,но потому, что тот стиль эпохи, в котором он участвует, - против него. Не поотношению  к экстравертному  большинству,  а  по отношению к  нашему  общемузападному  мировоззрению он должен чувствовать свое меньшинство.  Так как онпо убеждению следует за общим стилем, то он подкапывается сам под  себя, ибосовременный   стиль  с  его  почти  исключительным  признанием   видимого  иосязаемого оказывается  противным его  принципу.  Он  вынужден  обесцениватьсубъективный  фактор вследствие его невидимости и заставлять  себя следоватьза  экстравертной  переоценкой  объекта.  Он  сам  слишком  низко  оцениваетсубъективный   фактор  и  поэтому  страдает   от  посещающего   его  чувствасобственной  неполноценности. Поэтому неудивительно, что именно в наше времяи особенно в  тех движениях, которые несколько обгоняют нашу  современность,субъективный  фактор обнаруживается в преувеличенном  и поэтому безвкусном икарикатурном виде. Я имею в виду современное искусство.     Недооценка  собственного  принципа  делает  интроверта  эгоистичным   инавязывает ему  психологию  угнетенного.  Чем эгоистичнее он становится, темболее  ему  кажется, будто  другие, те,  которые, по-видимому, могут принятьсовременный  стиль  целиком, являются  угнетателями, от  которых  он  должензащищаться и обороняться. В большинстве случаев он не видит, что главная егоошибка заключается в том, что он не привязан к  субъективному  фактору с тойверностью  и преданностью, с  которой  экстраверт  ориентируется по объекту.Вследствие  недооценивания  собственного принципа его склонность  к  эгоизмустановится  неизбежной,  и  этим-то  он  и  заслуживает того  предубеждения,которое  имеет против  него экстраверт. А  если бы  он остался  верен своемупринципу, то  было  бы  совершенно  ложным осуждать его  как  эгоиста; тогдаправомерность его установки была  бы удостоверена силой ее общих воздействийи рассеяла бы недоразумения.      6. Ощущение      Ощущение,  которое  по всему своему существу  зависит  от объекта  и отобъективного   раздражения,   также   подлежит   в   интровертной  установкезначительному изменению.  Оно тоже имеет  субъективный  фактор, ибо рядом  собъектом,  который ощущается,  стоит  субъект,  который  ощущает  и  которыйпривносит  к  объективному  раздражению  свое субъективное  расположение.  Винтровертной установке ощущение основывается преимущественно на субъективнойчасти  перцепции.  Что  мы имеем в  виду при  этом - легче всего  увидеть изпроизведений  искусства,  воспроизводящих внешние  объекты.  Если, например,несколько  художников  пишут один и тот  же пейзаж,  стараясь точно передатьего,  то  все-таки каждая  картина будет отличаться от другой,  и  не толькоблагодаря более  или менее развитому умению, но, главным образом, вследствиеразличного видения;  мало  того,  в некоторых  картинах  проявится даже ясновыраженное  психическое различие в настроении и движении красок и фигур. Этисвойства  выдают более или  менее  сильное соучастие  субъективного фактора.Субъективный  фактор  ощущения  есть,  по существу,  тот же самый, как  и  вдругих,   выше    обсужденных    функциях.    Это    есть    бессознательноепредрасположение, которое  изменяет  чувственную перцепцию  уже  во время еевозникновения  и  тем   самым   лишает   ее   характера  чисто  объективноговоздействия. В этом случае ощущение относится  преимущественно к  субъекту илишь  во  вторую очередь  к объекту. Насколько необычайно  силен может  бытьсубъективный  фактор,  свидетельствует  яснее всего искусство.  Преобладаниесубъективного   фактора   доходит  иногда   до   полного  подавления   чистообъективного воздействия; и все же при этом ощущение остается ощущением, но,конечно, в таком случае оно становится  восприятием субъективного фактора, авоздействие объекта  опускается  до роли простого возбудителя.  Интровертноеощущение   развивается  в  этом  направлении.   Хотя  настоящее  чувственноевосприятие и существует, однако кажется, будто  объекты совсем не проникают,собственно говоря, в субъект, но  будто  субъект видит  вещи совсем по-иномуили  видит совершенно иные вещи, чем другие люди. В  действительности данныйсубъект  воспринимает  те  же  вещи,  как  и  всякий  другой,  но совсем  неостанавливается  на  чистом воздействии  объекта, а  занимается субъективнымвосприятием, которое вызвано объективным раздражением.     Субъективное восприятие заметно отличается от  объективного. В  объектеего или совсем нельзя найти, или же, самое, большее, можно найти лишь  намекна него, иными словами, оно хотя и может быть сходным в других людях, однакоего нельзя непосредственно обосновать объективным  состоянием  вещей. Оно непроизводит впечатления продукта  сознания, для этого оно слишком родовое. Нооно  производит психическое  впечатление, ибо в нем заметны элементы высшегопсихического  порядка.  Однако  этот порядок  не  согласуется с содержаниямисознания.   Дело   идет  о   коллективно-бессознательных  предпосылках   илипредрасположениях,   о   мифологических  образах,  изначальных  возможностяхпредставлений. Субъективному восприятию  присущ характер значительного.  Оноговорит что-то большее, чем чистый образ объекта, - конечно, лишь тому, комусубъективный  фактор вообще  что-нибудь  говорит. Другому  же  кажется,  чтовоспроизведенное субъективное впечатление страдает тем  недостатком, что ононе имеет достаточного сходства с объектом и поэтому не достигает своей цели.     Поэтому   интровертное  ощущение   больше   постигает  глубокие   планыпсихического мира, нежели его поверхность. Оно ощущает, как имеющую решающеезначение,  не  реальность  объекта,  а реальность  субъективного фактора,  иименно  изначальных образов, которые в  их  совокупности представляют  собойпсихический мир зеркальных отображений. Но это зеркало обладает своеобразнымсвойством -изображает наличные содержания сознания не в знакомой и привычнойнам форме, но, в известном смысле, sub specie aeternitatis, то есть примернотак, как видело бы их сознание, прожившее миллион лет. Такое сознание виделобы становление и исчезновение вещей одновременно с их настоящим и мгновеннымбытием,  и не только  это, но  одновременно  и другое - то, что было  до  ихвозникновения и будет после их исчезновения. Настоящий  момент  является дляэтого  сознания  неправдоподобным.  Само  собой  разумеется,  что  это  лишьуподобление, которое, однако, мне нужно  для того, чтобы  хотя до  некоторойстепени  наглядно  пояснить  своеобразную  сущность интровертного  ощущения.Интровертное  ощущение  передает  образ,  который не  столько  воспроизводитобъект, сколько покрывает его осадком стародавнего и грядущего субъективногоопыта.  От  этого  простое  чувственное впечатление развивается  в  глубину,исполненную  предчувствий,   тогда  как  экстравертное  ощущение  схватываетмгновенное и выставленное напоказ бытие вещей.      7. Интровертный ощущающий тип     Примат интровертного  ощущения  создает  определенный тип, отличающийсяизвестными  особенностями.  Это  иррациональный тип, поскольку он производитвыбор из происходящего не  преимущественно на основании разумных суждений, аориентируется  по  тому,  что именно  происходит  в данный момент. Тогда какэкстравертный ощущающий тип определен интенсивностью воздействия  со стороныобъекта,  Интровертный  ориентируется  по  интенсивности субъективной  частиощущения,  вызванной  объективным раздражением.  При  этом, как видно, междуобъектом и  ощущением  совсем  нет  пропорционального  соотношения, а  есть,по-видимому, только совершенно несоразмерное и произвольное. Поэтому  извне,так сказать, никогда нельзя предвидеть,  что произведет впечатление и что непроизведет его.  Если бы  была налицо  способность и  готовность  выражения,пропорциональная силе ощущения, то иррациональность  этого  типа чрезвычайнобросалась  бы в глаза. Это и  имеет  место, например,  в  том  случае, когдаиндивид  является творящим художником. Но так как это исключительный случай,то затруднение в выражении, столь характерное для интроверта, также скрываетего  иррациональность. Напротив, он  может обратить  на  себя внимание своимспокойствием,   своей   пассивностью   или  разумным   самообладанием.   Этасвоеобразность, которая вводит в заблуждение поверхностное суждение, обязанасвоим  существованием  его неотнесенности к объектам.  Правда,  в нормальномслучае объект совсем не обесценивается сознательно, но  устраняется в  своемсвойстве  возбудителя  тем  путем,  что  возбуждение  тотчас  же  замещаетсясубъективной   реакцией,   которая  не  имеет  более  никакого  отношения  креальности объекта. Это, конечно, действует как обесценивание объекта. Такойтип легко может поставить вам  вопрос:  для чего люди вообще существуют, длячего вообще объекты имеют еще право на существование, если  все существенноевсе равно ведь происходит без объекта? Это  сомнение может быть правомерно вкрайних  случаях, но  не в  нормальном случае, ибо  объективное  раздражениенеобходимо для ощущения, но только  оно вызывает у интроверта нечто иное,  ане то, что следовало бы предположить по внешнему положению дела.     Внешнему  наблюдению дело представляется  так, как  если бы воздействиеобъекта  вовсе   не  проникало  до  субъекта.  Такое  впечатление  правильнопостольку,   поскольку   субъективное,   возникающее   из   бессознательногосодержание  втискивается  между сторонами  и перехватывает действие объекта.Это  вмешательство   может   наступить  с  такой  резкостью,  что  получитсявпечатление, будто индивид прямо-таки защищается  от  воздействия объекта. Идействительно, в  несколько  обостренных случаях такое  защитное  ограждениеимеет  место.  Если   бессознательное  хотя  бы  несколько  усиливается,  тосубъективное участие  в  ощущении  до такой степени  оживляется,  что  почтивсецело покрывает воздействие объекта.  Из этого возникает, с одной стороны,для объекта - чувство полного обесценивания,  с другой стороны, для субъекта-   иллюзорное  восприятие  действительности,  которое,  правда,   только  вболезненных  случаях  заходит так  далеко,  что  индивид  оказывается  не  всостоянии   различать   между   действительным   объектом   и   субъективнымвосприятием. Хотя столь важное различение исчезает вполне  лишь в  состоянииблизком  к психозу,  однако  уже  задолго  до  того субъективное  восприятиеспособно в высокой  степени влиять на  мышление, на чувство и  на  поступки,хотя объект  еще ясно видится  во  всей его действительности. В тех случаях,когда  воздействие  объекта  -  вследствие  особых  обстоятельств,  напримервследствие чрезвычайной  интенсивности или полной аналогии с бессознательнымобразом,  -  проникает  до  субъекта,   этот   тип  и  в  своих   нормальныхразновидностях бывает вынужден  поступать согласно  со своим бессознательнымобразцом.  Эти  поступки имеют по отношению  к объективной  действительностииллюзорный характер  и являются  поэтому  чрезвычайно странными.  Они  сразувскрывают чуждую  действительности субъективность  этого  типа. Но  там, гдевоздействие  объекта  проникает  не вполне, оно  встречает проявляющую  малоучастия  благосклонную  нейтральность,  постоянно  стремящуюся  успокоить  ипримирить. То, что слишком низко, несколько приподнимается,  то, что слишкомвысоко,  несколько  понижается,  восторженное  подавляется,  экстравагантноеобуздывается, а  необыкновенное сводится к правильной формуле -  и все этодля  того, чтобы удержать воздействие объекта в должных границах. Вследствиеэтого и этот тип  действует подавляюще  на окружающих, поскольку  его полнаябезобидность  не является вне всякого сомнения.  Но если этот  случай  имеетместо, тогда индивид легко становится жертвой агрессивности и властолюбия состороны  других.  Такие  люди обыкновенно позволяют злоупотреблять  собою  имстить за то усиленным сопротивлением и упрямством не у места.     Если  нет  художественной  способности  выражения, то  все  впечатленияуходят вовнутрь, вглубь и  держат  сознание в  плену,  лишая его возможностиовладеть зачаровывающим впечатлением при помощи сознательного выражения. Длясвоих   впечатлений  этот   тип   располагает  до  известной   степени  лишьархаическими возможностями  выражения, ибо мышление или чувство относительнобессознательны, а поскольку они  сознательны, то имеют в  своем распоряжениилишь необходимые банальные и повседневные выражения. Поэтому они, в качествесознательных   функций,   совершенно  непригодны   для  адекватной  передачисубъективных  восприятий.  Поэтому  этот  тип  лишь  с  чрезвычайным  трудомдоступен  для объективного понимания,  да  и сам  он в  большинстве  случаевотносится к себе без всякого понимания.     Его развитие удаляет  его, главным образом, от действительности объектаи передает его на произвол  его субъективных восприятий, которые ориентируютего сознание в смысле некоей архаической действительности,  хотя и этот фактостается   для  него  совершенно  бессознательным,  за  отсутствием  у  негосравнительного суждения. Фактически же он вращается в мифологическом мире, вкотором  люди, животные, железные  дороги, дома, реки и  горы представляютсяему отчасти милостивыми богами,  отчасти  зложелательными  демонами.  Но  тообстоятельство,   что  они  представляются  ему   такими,  остается  у  негонеосознанным.  А  между  тем  они, как таковые,  влияют  на его  суждения  ипоступки.  Он судит  и  поступает так,  как  если бы  он имел дело с  такимисилами.  Он начинает замечать это  только тогда, когда он открывает, что егоощущения совершенно отличаются от действительности. Если он склонен больше всторону  объективного разума,  то он  ощутит такое отличие как  болезненное;если же он, напротив, верный своей иррациональности, готов признать за своимощущением значение реальности, тогда объективный мир станет для него миражеми  комедией.  Однако  до  такой  дилеммы  доходят  лишь  случаи,  склонные ккрайности. Обыкновенно индивид довольствуется своей замкнутостью и, относяськ  внешней  действительности как к  банальности, обращается  с ней,  однако,бессознательно-архаически.     Его  бессознательное отличается, главным образом, вытеснением интуиции,которая  имеет  у  него  экстравертный  и архаический  характер.  Тогда  какэкстравертная   интуиция  отличается  характерной   находчивостью,  хорошимчутьем     для    всех    возможностей    объективной     действительности,архаически-экстравертная   интуиция  обладает  способностью   пронюхать  вседвусмысленное,  темное, грязное и опасное на задних планах действительности.Перед  этой  интуицией  действительное и  сознательное намерение  объекта неимеет  никакого  значения,  ибо  она  подозревает  за  ним  все  возможностиархаически-предшествующих  ступеней такого  намерения.  Поэтому в  ней  естьнечто  прямо-таки опасно  подкапывающееся,  что  нередко стоит в самом яркомконтрасте с доброжелательной безобидностью сознания. Пока индивид отходит неслишком   далеко  от  объекта,   бессознательная   интуиция   действует  какблаготворное  компенсирование установки сознания, которая является несколькофантастической и склонной к легковерию. Но если бессознательное становится воппозицию  к сознанию,  тогда  такие  интуиции  всплывают на  поверхность  иразвивают  свои  пагубные  действия,  насильственно навязываясь  индивиду  ивызывая  у  него  отвратительнейшие  неотвязные  представления об  объектах.Возникающий из этого невроз есть обыкновенно невроз, в котором  истерическиечерты уступают симптомам истощения.      8. Интуиция      Интуиция  в  интровертной установке направляется на внутренние объекты,как можно было бы с полным правом обозначить элементы бессознательного. Делов том,  что внутренние объекты относятся  к  сознанию  совершенно аналогичновнешним  объектам,  хотя  они   имеют   не   физическую,  а  психологическуюреальность. Внутренние объекты представляются интуитивному восприятию в видесубъективных   образов  вещей,  не   встречающихся   во  внешнем   опыте,  асоставляющих  содержания  бессознательного -  в конечном итоге коллективногобессознательного. Эти содержания сами по себе, конечно, не доступны никакомуопыту - свойство  общее у  них  с внешним объектом. Подобно тому как внешниеобъекты лишь совершенно относительно таковы, какими мы их перципируем, так иформы  явлений внутренних объектов релятивны и суть продукты их, недоступнойнам сущности и своеобразности интуитивной функции.     Как ощущение,  так и интуиция имеют свой субъективный фактор, который вэкстравертной  интуиции  по  возможности   подавляется,  а  в   интровертнойстановится  определяющей  величиной. Хотя  интровертная интуиция и получает,может  быть, свой  пробуждающий толчок от внешних объектов,  однако  она  незадерживается на  внешних возможностях, а останавливается на  том,  что быловызвано   внешним  внутри   субъекта.   Тогда  как   интровертное   ощущениеограничивается   главным   образом   тем,   что   воспринимает   посредствомбессознательного  своеобразные явления  иннервации  и задерживается  на них,интуиция  подавляет эту сторону  субъективного фактора и воспринимает образ,вызванный  этой   иннервацией.   Например:  кто-нибудь  испытывает  припадокпсихогенного   головокружения.  Ощущение  останавливается  на   своеобразномсвойстве этого расстройства  иннервации и воспринимает  во всех подробностяхвсе  его  качества, его интенсивность,  его течение во времени,  способ  еговозникновения  и  его  исчезновения, нисколько  не возвышаясь над  этим и непроникая до его содержания, от которого расстройство возникло.  Интуиция же,напротив,  берет из этого ощущения  лишь толчок, побуждающий  к немедленномудействию;  она  старается  заглянуть дальше, за  ощущение,  и  действительновскоре  воспринимает  внутренний  образ, вызвавший  данное  симптоматическоеявление,  а  именно  головокружение. Она видит  образ шатающегося  человека,пораженного стрелою в сердце. Этот образ поражает деятельность интуиции, онаостанавливается на нем и  старается выведать все  его  единичные  черты. Онаудерживает этот образ и с живейшим сочувствием констатирует,  как этот образизменяется, развивается далее и наконец исчезает.     Таким образом, интровертная  интуиция воспринимает все,  что происходитна дальних планах сознания,  приблизительно с такою  же  ясностью,  с  какойэкстравертное ощущение воспринимает  внешние  объекты. Поэтому для  интуициибессознательные  образы получают достоинство вещей или  объектов. Но так какинтуиция исключает  сотрудничество  ощущения, то  она  или вовсе  ничего  неузнает, или  узнает лишь недостаточно о расстройствах иннервации, о влиянияхбессознательных образов на тело. От этого образы являются как бы отрешеннымиот  субъекта  и  существующими  сами  по  себе,  без  отношения к  личности.Вследствие этого в вышеприведенном примере интровертный интуитивный, имевшийприпадок головокружения, и не подумал бы  даже, что воспринятый им образ могбы  как-нибудь  относиться  к  нему  самому.  Это  покажется, конечно, почтинемыслимым  для человека, установленного на суждение;  а между тем это факт,который я часто наблюдал у этого типа.     Странное  безразличие, которое  обнаруживает  экстравертный интуитив поотношению к внешним объектам, свойственно  и интровертному  по  отношению  квнутренним объектам. Подобно тому как экстравертный интуитив  постоянно чуетновые возможности  и идет по их  следу,  не заботясь ни о  своем, ни о чужомблагополучии  и  несчастье, небрежно шагая  через  человеческие отношения  ипреграды, и, в вечной жажде перемен, разрушает только  что воздвигнутое, такинтровертный переходит от образа к образу, гоняясь за  всеми  возможностями,заключенными  в  творческом лоне бессознательного, и  не  устанавливая связимежду явлением  и собою. Как для того, кто лишь ощущает мир,  он  никогда нестановится  моральной  проблемой, так  и для  интуитивного мир  образов тоженикогда  не становится  моральной проблемой.  Мир как  для одного, так и длядругого есть эстетическая  проблема,  вопрос  восприятия,  сенсация. Такимобразом, у интровертного  исчезает сознание  своего телесного существования,так же как и его воздействие  на других. С экстравертной точки зрения  о немсказали   бы:  Действительность  не  существует  для  него,   он  предаетсябесплодным грезам. Правда, созерцание образов бессознательного, создаваемыхтворческой   силой    в   неиссякаемом   изобилии,   бесплодно    в   смысленепосредственной пользы. Но поскольку эти образы суть возможности концепций,могущих при известных условиях сообщить энергии новый потенциал, постольку иэта функция, наиболее чуждая внешнему миру,  неизбежна  в общем  психическомдомоводстве, так  же как  и  психическая жизнь  народа отнюдь не должна бытьлишена  соответствующего  типа. Израиль не  имел  бы своих пророков, если быэтого типа не существовало.     Интровертная интуиция захватывает те образы, которые возникают из основбессознательного    духа,   существующих   априори,    то   есть   в    силунаследственности.   Эти   архетипы,   сокровенная  сущность  которых   опытунедоступна, представляют собой осадок психического функционирования у целогоряда предков, то есть это суть опыты органического бытия вообще, накопленныемиллионократными повторениями  и сгущенные в типы.  Поэтому в этих архетипахпредставлены все опыты, которые издревле встречались на нашей планете. И чемчаще, и чем интенсивнее они бывали, тем явственнее они выступают в архетипе.Архетип, говоря вместе с Кантом,  есть  как  бы ноумен  того образа, которыйинтуиция воспринимает и, воспринимая, создает.     Так как  бессознательное не есть нечто  неподвижное  вроде психическогоcaput mortuum  (мертвая голова), а, напротив, нечто принимающее участие  вжизни и испытывающее внутренние превращения - превращения,  которые стоят вовнутреннем отношении к общему свершению вообще, -  то  интровертная интуициячерез восприятие  внутренних процессов  дает известные данные, которые могутиметь выдающееся значение для понимания общего  свершения; она может  даже сбольшей  или меньшей  отчетливостью предвидеть новые возможности, а  также ито, что  впоследствии  действительно наступает.  Ее пророческое  предвидениеможно  объяснить  из   ее   отношения  к  архетипам,  представляющим   собоюзакономерное течение всех вещей, доступных опыту.      9. Интровертный интуитивный тип      Когда интровертная интуиция достигает примата, то ее своеобразные чертытоже  создают  своеобразный  тип  человека,  а  именно  мистика-мечтателя  ипровидца,  с одной стороны,  фантазера  и художника  - с  другой.  Последнийслучай  можно  было  бы считать  нормальным,  ибо  этот  тип имеет  в  общемсклонность  ограничивать себя восприемлющим характером интуиции. Интуитивныйостается  обыкновенно при восприятии,  его  высшая  проблема - восприятие и,поскольку  он  продуктивный  художник, оформление  восприятия.  Фантазер  жедовольствуется  созерцанием,  которому  он предоставляет оформлять себя,  тоесть детерминировать себя.  Естественно,  что  углубление интуиции  вызываетчасто чрезвычайное  удаление индивида от осязаемой действительности, так чтоон становится совершенной загадкой даже для своей ближайшей  среды. Если  онхудожник, то его искусство  возвещает  необыкновенные вещи, вещи  не от мирасего,  которые   переливаются   всеми   цветами   и   являются  одновременнозначительными  и  банальными,  прекрасными  и  аляповатыми,  возвышенными  ипричудливыми. Но если  он не художник, то он  часто оказывается непризнаннымгением,  празднозагубленной  величиной,  чем-то  вроде  мудрого  полуглупца,фигурой для психологических романов.     Хотя  превращение восприятия в моральную проблему  лежит  не совсем  напути интровертного типа, ибо для этого необходимо некоторое усиление судящихфункций,  однако  достаточно уже  относительно  небольшой  дифференциации  всуждении, чтобы переместить созерцание  из чисто  эстетической  в  моральнуюплоскость. От этого возникает  особая разновидность этого типа, которая хотясущественно  отличается  от его эстетической формы, однако все же характернадля  интровертного  интуитивного  типа. Моральная  проблема возникает тогда,когда  интуитив  вступает  в  отношение  к  своему  видению,  когда  он   недовольствуется больше одним только созерцанием, своей эстетической оценкой иформированием,  а доходит до  вопроса: какое это имеет значение для меня илидля мира?  Что из этого вытекает для меня или для  мира в смысле обязанностиили задания? Чисто интуитивный  тип, который вытесняет суждение или обладаетим  лишь  в  плену у восприятия,  в сущности никогда  не доходит  до  такоговопроса, ибо его вопрос сводится лишь  к тому, каково восприятие. Поэтому оннаходит моральную проблему  непонятной  или  даже нелепой  и  по возможностигонит от себя размышление о виденном. Иначе поступает морально установленныйинтуитив. Его занимает значение его видений, он  заботится не столько  об ихдальнейших эстетических  возможностях,  сколько об  их  возможных  моральныхвоздействиях,  вытекающих  для  него  из  их  содержательного  значения. Егосуждение  дает ему возможность познать - правда,  иногда лишь смутно,  - чтоон, как человек, как целое, каким-то  образом вовлечен  в свое видение,  чтооно  есть  нечто такое, что может не только созерцаться, но  что  хотело  быстать  жизнью субъекта. Он  чувствует,  что это познание  возлагает  на негообязанность претворить свое видение в свою собственную  жизнь. Но так как онпреимущественно  и  главным  образом  опирается только  на  видение,  то егоморальная  попытка  выходит  односторонней: он  делает  себя  и  свою  жизньсимволической,   хотя    и    приспособленной    к    наличной   фактическойдействительности. Тем  самым он  лишает  себя способности  воздействовать нанее, ибо он остается непонятным. Его язык не тот, на котором все говорят; онслишком субъективен. Его аргументам недостает убеждающей рациональности.  Онможет лишь исповедовать или возвещать. Он - глас проповедника в пустыне.     Интровертный  интуитив  больше  всего вытесняет  ощущения объекта.  Этоявляется  отличительной  чертой  его  бессознательного.  В   бессознательномимеется   компенсирующая   экстравертная   функция  ощущения,   отличающаясяархаическим характером. Бессознательную личность можно было бы поэтому лучшевсего  описать как экстравертный  ощущающий  тип низшего примитивного  рода.Сила влечения  и безмерность являются свойствами этого ощущения, так же  какчрезвычайная  привязанность  к  чувственному   впечатлению.   Это   качествокомпенсирует разреженный горный воздух сознательной установки  и придает  ейнекоторую тяжесть,  так  что  это  мешает полному сублимированию. Но  есливследствие  форсированного  преувеличения сознательной  установки  наступаетполное подчинение  внутреннему восприятию, тогда  бессознательное вступает воппозицию и  тогда возникают навязчивые ощущения с чрезмерной привязанностьюк объекту,  которые  сопротивляются  сознательной  установке. Формой неврозаявляется  в  таком случае  невроз навязчивости,  симптомами которого  бываютчастью ипохондрические явления, частью сверхчувствительность органов чувств,частью навязчивые привязанности к определенным лицам или к другим объектам.      10. Общий обзор интровертных иррациональных типов      Оба только что описанных типа почти недоступны для внешнего обсуждения.Так  как они  интровертны и вследствие этого имеют  меньшую способность  илисклонность к обнаружению, то они дают немного данных для меткого обсуждения.Так  как их  главная деятельность  направлена  вовнутрь, то  вовне не  видноничего,  кроме  сдержанности,  скрытности,  безучастия  или неуверенности и,по-видимому,  необоснованного смущения.  Если  что-либо и обнаруживается, тоэто  в   большинстве   случаев   лишь   косвенные   проявления   подчиненных(неполноценных) и относительно бессознательных функций. Конечно,  проявлениятакого рода обусловливают предубеждение  окружающей среды против этих типов.Вследствие этого  их в большинстве случаев недооценивают или по крайней мерене понимают.  В  той мере, в какой эти типы сами себя не  понимают, ибо им ввысокой степени не хватает силы суждения, они не могут понять и того, почемуобщественное  мнение их  постоянно  недооценивает.  Они  не  видят,  что  ихпроявляющиеся вовне  достижения действительно имеют  малоценные свойства. Ихвзор прикован  к богатству субъективных событий. Все  совершающееся до такойстепени пленяет их  и  имеет  для  них такую  неистощимую прелесть,  что онисовершенно не замечают, что то, что они из этого передают окружающей  среде,содержит  обыкновенно лишь очень мало из  того, что они внутренне переживаюткак  стоящее в  связи  с  этим. Фрагментарный и в  большинстве  случаев лишьэпизодический характер их сообщений предъявляет слишком высокие требования кпониманию и к готовности окружающей среды; к тому же их сообщениям недостаетлучащейся  теплоты к объекту,  которая  только и  могла бы  иметь убеждающуюсилу.  Напротив,  эти  типы  очень  часто  обнаруживают грубо  отталкивающееотношение  к другим, хотя они совершенно не сознают этого и отнюдь  не имеютнамерения это показать. О таких людях будут судить справедливее и относитьсяк ним  снисходительнее, если узнают, как  трудно  перевести на понятный языкто,  что  открывается  внутреннему  оку.  Однако это снисхождение отнюдь  недолжно  идти  так далеко, чтобы вовсе  не  требовать  от  них сообщения. Этопринесло  бы таким типам самый большой  вред. Сама судьба готовит им -  бытьможет, даже чаще, чем  другим людям,  -  непреодолимые  внешние затруднения,способные  отрезвить их от упоений  внутренним  созерцанием.  Но часто  лишькрайняя  нужда  способна  вынудить у них наконец  какое-нибудь  человеческоесообщение.     С  экстравертной и рациональной точки  зрения  такие типы  оказываются,вероятно, самыми  бесполезными  из всех людей. Но  если посмотреть с  высшейточки зрения,  то такие  люди  являются живыми  свидетелями  того факта, чтобогатый и  полный движения  мир  и его  бьющая  через край упоительная жизньживут  не  только  вовне,  но  и  внутри.  Конечно,  такие  типы  суть  лишьодносторонняя демонстрация  природы,  но они  поучительны для  того,  кто непозволяет духовной моде данного момента ослеплять себя. Люди такой установкисуть  своего  рода  двигатели  культуры  и  воспитатели.  Их  жизнь  поучаетбольшему, чем их слова. Их  жизнь и не  в  последней степени  их  величайшийнедостаток - неспособность к  коммуникации  - объясняют  нам одно из великихзаблуждений  нашей  культуры,  а  именно  суеверное   отношение  к  слову  иизображению,  безмерную переоценку обучения путем  слов и  методов. Ребенок,конечно,  позволяет  родителям  импонировать  ему  громкими  словами.  Люди,кажется, верят даже в  то, что этим импонированием ребенок  воспитывается. Вдействительности  же дитя воспитывается тем, как родители живут; а словесныежесты, которые родители прибавляют к этому, самое большее - смущают ребенка.То же самое относится и к учителям. Однако вера в метод так велика, что еслитолько  метод  хорош, то  и учитель,  пользующийся  им, кажется  освященным.Малоценный человек  никогда не бывает хорошим учителем.  Но он скрывает своювредную малоценность, тайно отравляющую ученика, за превосходной методикой иза столь же блестящей интеллектуальной способностью выражаться. Естественно,что  ученик  более  зрелого  возраста  не  желает ничего лучшего, как знаниеполезных  методов, ибо он уже побежден общей  установкой,  которая  верует впобедоносный  метод.  Он  уже  знает  по  опыту, что  самая  пустая  голова,способная  машинально  повторять  метод,   является  лучшим   учеником.  Всяокружающая его среда  показывает ему словами и жизнью, что весь успех  и всесчастье находятся вовне и что стоит лишь владеть  правильным  методом, чтобыдостичь желаемого.  Разве жизнь его религиозного законоучителя демонстрируетему  то  счастье,  которое  излучается  богатством  внутреннего  созерцания?Конечно,  иррациональные интровертные типы не являются учителями совершеннойчеловечности. Им недостает разума и этики разума, но их жизнь научает другойвозможности, отсутствие которой мучительно чувствуется в нашей культуре.      г) Основные и вспомогательные функции      Я отнюдь  не  хотел бы. чтобы предыдущее изложение вызвало впечатление,будто  эти типы  в такой  чистоте встречаются  in praxi  (в  реальной жизни)относительно чаще. Это  лишь  своего рода гальтоновские семейные фотографии,накопляющие  общую  и  поэтому  типическую  черту,  тем  самым  несоразмерноподчеркивая  ее,  тогда  как  индивидуальные  черты  столь  же  несоразмерностушевываются. Точное исследование  индивидуального случая обнаруживает  тотявно закономерный факт, что  наряду с наиболее дифференцированной функцией всознании всегда  бывает  и  относительно детерминирует  еще вторая  функция,имеющая  второстепенное значение  и  поэтому  менее  дифференцированная. Длябольшей  ясности повторим еще  раз: сознательными  могут быть продукты  всехфункций; но  о сознательности функции мы говорим лишь тогда, когда не толькоосуществление ее подчинено  воле, но когда и принцип ее является руководящимдля ориентирования сознания. Но последнее имеет место тогда, когда мышление,например,   является   не   только    плетущимся   вослед   обдумыванием   ипережевыванием, но когда его заключения имеют абсолютную значимость, так чтологический  вывод  при  случае  имеет  значение  мотива,  а  также  гарантиипрактического поступка без всякой другой очевидности.     Это абсолютное  преимущество эмпирически  присуще  всегда  только однойфункции  и   может  быть   присуще   только  одной  функции,  ибо  столь  жесамостоятельное вмешательство другой функции необходимо повело бы к  другомуориентированию, которое хотя бы отчасти противоречило бы первому. Но так какиметь  всегда  ясные  и  однозначные  цели является  жизненным условием  длясознательного  процесса приспособления, то  равнопоставление второй  функцииоказывается по  закону природы  исключением.  Поэтому вторая  функция  можетиметь   только   второстепенное   значение,   что   эмпирически   всегда   иподтверждается. Ее второстепенное значение состоит в  том, что она не имеет,как  первичная функция, единственной и  абсолютной достоверности и решающегозначения, но учитывается больше в качестве  вспомогательной и дополнительнойфункции. Естественно, что вторичной функцией может быть лишь такая, сущностькоторой не противоположна главной функции. Так, например, наряду с мышлениемв  качестве второй  функции  никогда  не  может  выступить чувство, ибо  егосущность   слишком  противоположна   мышлению.  Мышление  должно   тщательноисключать  чувство,  если  только оно желает быть настоящим,  верным  своемупринципу  мышлением. Это, конечно, не  исключает  существование индивидов, укоторых мышление и чувство стоят на одинаковой высоте, причем и то  и другоеимеет одинаковую сознательную силу мотивации. Но в таком случае речь идет нео дифференцированном типе,  а о сравнительно неразвитом мышлении  и чувстве.Равномерная сознательность и  бессознательность функций есть, следовательно,признак примитивного состояния духа.     Согласно  опыту,  вторичная  функция  всегда  такая,  сущность  которойявляется иной,  но не  противоположной по отношению к главной функции;  так,например,  мышление  в  качестве  главной функции легко  может  сочетаться синтуицией в качестве вторичной функции или столь же успешно с ощущением, но,как уже сказано, никогда  не с чувством. Интуиция, так же как и ощущение, непротивоположна мышлению, то  есть они  не должны быть  безусловно исключены,ибо они не подобны мышлению по существу, будучи в то же время противоположныему,  как,  например, чувство,  которое в  качестве функции суждения успешноконкурирует с  мышлением; напротив,  они  суть функции  восприятия,  которыеприносят мышлению  желанную помощь. Поэтому как только они достигли бы такойже высоты дифференциации, как и мышление, так они вызвали бы такое изменениеустановки,   которое   противоречило  бы  тенденции  мышления.   Именно  онипревратили   бы   установку  суждения  в  установку  восприятия.  Тем  самымнеизбежный  для  мышления принцип рациональности был  бы  подавлен в  пользуиррациональности  простого  восприятия.   Поэтому   вспомогательная  функциявозможна и полезна лишь постольку, поскольку она служит главной функции,  непритязая при этом на автономию своего принципа.     Для  всех   встречающихся   на   практике  типов  имеет   значение   тоосновоположение, что они  наряду с сознательной главной функцией  имеют  ещеодну  сравнительно бессознательную вспомогательную функцию, которая  во всехотношениях  отличается  от  сущности  главной  функции.  Из   этих  смешенийвозникают  хорошо   знакомые   образы,  например   практический   интеллект,сочетающийся с  ощущением; спекулятивный интеллект,  пропитанный  интуицией;художественная  интуиция, выбирающая и изображающая свои картины  при помощисуждения,  окрашенного чувством; философская интуиция,  которая  при  помощимогучего интеллекта переводит свое видение в сферу постигаемого, и т. д.     Соответственно сознательному отношению  между функциями слагается и  ихбессознательная  группировка.  Так,  например,  сознательному  практическомуинтеллекту соответствует  бессознательная, интуитивно-чувствующая установка,причем функция чувства подвергается сравнительно более сильной задержке, чеминтуиция.  Эта своеобразность  представляет, правда, интерес лишь для  того,кто  практически занимается  психологическим лечением таких  случаев. Но длянего важно  знать об  этом.  Я, например,  часто  видел,  как  врач старалсяразвить  у  преимущественно  интеллектуального (мыслительного)  типа функциючувства, извлекая  ее  непосредственно из бессознательного. Думаю, что такаяпопытка всегда  должна была бы терпеть  крушение, ибо  она  означает слишкомнасильственное обхождение с сознательной точкой  зрения.  Если такое насилиеудается, то появляется  прямо-таки навязчивая зависимость пациента от врача,перенос, который  можно было бы пресечь  только грубостью, ибо насилие надпациентом  лишает  его  своей  точки  зрения,  то  есть  его  точкой  зрениястановится  его врач.  Но доступ в бессознательное и к  наиболее вытесненнойфункции открывается,  так сказать,  сам  собой и при  достаточном ограждениисознательной точки зрения, если путь развития проходит через  иррациональнуюфункцию. Дело в том, что последняя открывает сознательной точке зрения такойкругозор  и  обзор  всех  возможностей и всего  происходящего, что  сознаниеприобретает от  этого достаточную  защиту против разрушительного действия состороны  бессознательного.  Иррациональный  тип,  напротив,  требует   болеесильного развития  представленной  в  сознании рациональной  вспомогательнойфункции для того, чтобы быть  достаточно  подготовленным,  когда потребуетсявоспринять толчок бессознательного.     Бессознательные функции находятся в  архаически  животном состоянии. Ихсимволические  выражения,   проявляющиеся  в  сновидениях   и  фантазиях,  вбольшинстве случаев представляют  собой  борьбу или  выступление друг противдруга двух животных или двух чудовищ.Оглавление

Запись в СПб по тел: или по скайпу:

Понравилась статья? Поделись ею с друзьями и поддержи автора!

• Вконтакте
• Facebook

Хочешь узнавать больше? Получай новые статьи в час публикации