Глава VIII. Проблема типов в современной философии

1. Типы по Джемсу

     Новейшая  прагматическая философия в лице Уильяма Джемса /81; 82/ такжеоткрыла существование двух типов. Джемс говорит: История философии являетсяв  значительной  мере  столкновением  известных  человеческих  темпераментов(характерологических расположений).  /81-  P.6/ Какого бы  темперамента нибыл профессиональный  философ, когда он философствует, он, во всяком случае,пытается мыслить факт своего темперамента. Однако его темперамент составляетболее сильный предрассудок, чем любая из его более объективных  предпосылок.Он придает вес  своим доказательствам  в том или  ином направлении,  приводяего, в  зависимости  от  обстоятельств, к  более сентиментальному  или болеехолодному мировоззрению, совершенно так же, как это делает факт или принцип.Философ  доверяет своему  темпераменту. Он желает  себе такого мира, которыйсоответствовал бы  его темпераменту, и он доверяет каждому изображению мира,которое к нему  подходит.  Людей  другого  темперамента он воспринимает  какневерно  настроенных  по  отношению  к  действительному  характеру  мира,  всущности говоря,  он  рассматривает  их  как  некомпетентных  и  ненастоящихфилософов,  даже  если  они  значительно  превосходят  его  в диалектическомискусстве.     Однако в публичном обсуждении  он  не может  на основании одного своегопреимущества  претендовать  на  особые  отличия или  авторитет.  Вот  откудавозникает известный недостаток серьезности в философской дискуссии: о  самойзначительной из наших предпосылок не упоминается никогда. /81- P.7 f/     После  этого  Джемс  переходит  к  характеристике  двух  темпераментов:подобно тому как  в области нравов и жизненных обычаев можно разделить людейна  сторонников условностей и на  общающихся непринужденно, в политике  - наверующих в авторитет и на анархистов, в изящной литературе - на академиков иреалистов, в искусстве - на классиков и романтиков, подобно этому, по мнениюДжемса, можно было бы найти и в философии два типа, а именно: рационалистаи  эмпирика.  Рационалист -  поклонник абстрактных  и вечных  принципов.Эмпирик -  любитель фактов во всем  их  необработанном  многообразии. /81-P.9/ Хотя никто  не может  обойтись  ни без фактов, ни без принципов, однакослагаются  совершенно различные точки  зрения,  в  зависимости от того,  чтоцентр тяжести перелагается на одну или на другую сторону.     По  Джемсу,  рационализм  является  синонимом  интеллектуализма,  аэмпиризм  синонимом  сенсуализма.   Хотя   я   считаю  такое   сближениенесостоятельным, однако сначала отложим  критику и  проследим до  конца  ходмыслей Джемса. По его мнению,  с интеллектуализмом связана идеалистическая иоптимистическая тенденция, тогда как эмпиризм склоняется  к материализму и клишь условному  и  шаткому оптимизму.  Рационализм (интеллектуализм)  всегдамонистичен.  Он  начинает  с  целого  и  универсального  и приводит  вещи  кединству. Эмпиризм, напротив, начинается  с части и превращает целое в нечтособирательное. Его можно было бы охарактеризовать как плюрализм. Рационалист-   чувствительный   человек,   эмпирик  -  существо  твердоголовое.  Первыйестественно склоняется  к призванию  свободы  воли, второй -  к фатализму. Всвоих утверждениях рационалист легко впадает в догматизм, эмпирик, напротив,более скептичен. /81- Р.10 ff/ Джемс характеризует рационалиста как человекас  нежным или  деликатным  складом  души  (tender-minded), а эмпирика -  какчеловека с  жестким характером (tough-minded).  Этим  он, очевидно, пытаетсяопределить своеобразные свойства обеих ментальностей. В дальнейшем изложениимы  еще  вернемся  к  более  подробному  исследованию  этой  характеристики.Интересно то, что  Джемс говорит о предубеждениях,  которые люди обоих типоввзаимно питают друг против друга: Они  невысокого мнения друг о друге. /81-P.12 ff/ Во  все  времена их типическая  противоположность  играла известнуюроль в  философии,  так же как и в  наше время.  Жесткие осуждают нежных  засентиментальность,  а   нежные  называют  тех  -   нетонкими,   тупыми   илибрутальными.  Каждый  считает другого  низшим.  Качества  обоих типов Джемспротивопоставляет в следующих двух столбцах.      Нежный тип Жесткий тип     (tender-minded): (tough-minded):      Рационалист Эмпирик     (следует принципам) (следует за фактами)     Интеллектуалист Сенсуалист     Идеалист Материалист     Оптимист Пессимист     Религиозен Безрелигиозен     Индетерминист Детерминист, фаталист     Монист Плюралист     Догматик Скептик      Это сопоставление  затрагивает  различные проблемы, уже знакомые нам поглаве о  номинализме и реализме. Человек нежного типа  имеет известные общиечерты с  реалистом, а человек жесткого  типа  -  с номиналистом.  Как  я ужеразъяснил выше, реализм соответствует  принципу интроверсии,  а номинализм -принципу экстраверсии. Несомненно, что  и  спор  об  универсалиях  относитсяпрежде  всего  к   тем   историческим   противоположностям  темпераментов  вфилософии,   на  которые  указывает  Джемс.  Эти   отношения  побуждают  нассопоставлять  нежный  тип  (tender-minded)  с  интровертным,  а жесткий  тип(tough-minded)  с  экстравертным  типом.  Однако  остается  еще  рассмотретьпоближе, имеет ли такое сопоставление право на существование или нет.     Из-за  моего недостаточного знакомства с трудами Джемса, мне не удалосьнайти  у него более обстоятельные определения или описания обоих типов, хотяон  не раз говорит об этих двух видах мышления, обозначая их также терминамиthin  и thick.  Флурнуа  /83- P.32/  поясняет  thin как нечто тонкое,мелкое, худое, слабое [Mince, tenu, maigre, chetif.], a thick как нечтотолстое,  плотное, массивное, крепкое. [Epais,  solide,  massif, cossu.]Один раз Джемс заменяет термин tended-minded выражением soft-headed - тоесть дословно мягкоголовый. Soft, как и tender, значит мягкий, нежный,кроткий,  мирный,   тихий,   то   есть   несколько   слабый,   приглушенный,слабосильный, в противоположность к thick и tough, терминам, указывающимна  свойства  сопротивляемости,  солидности,  трудноизменяемости,  свойства,напоминающие о  природе материи. Согласно  этому, Флурнуа  поясняет эти  двавида  мышления так: Это есть  противоположность между  абстрактным способоммышления,  то есть  чисто логическим и диалектическим, которое  столь дорогофилософам, но которое не  внушает  никакого доверия  Джемсу  и  кажется  емухрупким,  пустым, скудным, ибо  слишком  отрешенным  от  соприкосновения сединичными вещами и конкретным способом мышления, питающимся фактами опыта иникогда  не  теряющим  почвы под ногами, этой  земной  сферы,  прочной, с еечерепашьими  бронями  и другими позитивными  данными.  [C'est 1'oppositionentre la facon de penser abstractionniste - c'est a dire purement logique etdialectique,  si chere aux philosophes,  mais  qui n'inspire a  James aucuneconfiance,  et qui  lui  parait  fragile, creuse,  chetive, parceque  tropsevree  du contact  des  choses particu-lieres  -  et  la  facon  de  penserconcrete, laquelle  se nourrit de faits  d'experience et ne quitte jamais laregion terre a terre, mais solide, des ecailles de tortues ou autres donneespositives.]     Однако из этого комментария отнюдь не следует  делать вывод, что  Джемсодносторонне  склоняется к  конкретному мышлению.  Он отдает  должное  обеимточкам зрения:  Если факты  действительно  хороши  - давайте нам  множествофактов. Если принципы в самом деле хороши - давайте нам побольше принципов.[Facts  are good,  of course - give us lots of facts. Principles are good  -give us  plenty  of principles.] Известно,  что факт никогда не есть толькото, что он есть сам по себе, но и то, что мы в нем  видим. И вот, если Джемсобозначает  конкретное мышление как thick или  tough, то он обнаруживаетэтим, что этот  способ мыслить представляется  ему  чем-то  субстанциальным,тогда  как абстрактное мышление кажется ему чем-то слабым, тонким и бледным,быть  может,  даже -  если принять толкование Флурнуа - чем-то болезненным ишатким.  Такая  концепция возможна,  конечно,  лишь для  того, кто  априорносвязал субстанциальность с конкретным фактом, а  это, как уже  сказано выше,есть дело  темперамента.  Если эмпирический  мыслитель  приписывает своемуконкретному  мышлению устойчивую субстанциальность,  то  с абстрактной точкизрения  это есть  самообман,  ибо  субстанциальность,  твердость,  присущавнешнему  факту, а не  эмпирическому мышлению. Это  последнее  оказываетсядаже особенно слабым и шатким, ибо оно так плохо умеет отстаивать себя передлицом  внешних фактов, что постоянно зависит  от чувственно  данных  фактов,гонится за ними и вследствие  этого еле-еле поднимается над классификацией иизображением. Итак, с точки зрения мысли конкретное мышление является чем-тоочень слабым и несамостоятельным, ибо устойчивость свою оно имеет не в самомсебе, а во внешних фактах,  которые с точки  зрения обусловливающей ценностистоят выше мышления. Следовательно, такое мышление характеризуется как потокчувственно  связанных  представлений,   приводимых  в  движение  не  стольковнутренней деятельностью мысли, сколько сменой чувственных восприятий. Сменаконкретных  представлений,  обусловленная чувственным  восприятием, не есть,следовательно, то  самое, что человек абстрактного типа назвал бы мышлением,а в лучшем случае это есть пассивная апперцепция.     Поэтому темперамент, предпочитающий конкретное мышление и придающий емусубстанциальность,    отличается    перевесом    чувственно    обусловленныхпредставлений над  активно-апперцептивной деятельностью, которая имеет своимисточником  субъективный  волевой  акт  и  стремится  приурочить  чувственноопосредованные представления к предначертаниям идеи,  то есть короче говоря:для  такого  темперамента объект важнее;  объект  проникается  чувством,  ондействует  как  бы самостоятельно  в мире  представлений  субъекта  и  ведетконцепцию за собой. Этот темперамент является, следовательно, экстравертным.Мышление экстравертного конкретистично. Его крепость лежит не  в нем,  а, доизвестной степени, вне  его,  в эмпатируемом  им объекте, откуда возникает иопределение Джемса - tough. Кто всегда становится  на сторону  конкретногомышления,  то  есть на  сторону  представления  о  фактах,  тому  абстракцияпредставляется  как нечто слабое  и  шаткое,  ибо он  измеряет ее прочностьюконкретного, чувственно данного факта. Для того  же, кто  стоит  на  сторонеабстракции,    решающим   моментом   является   не   чувственно    связанноепредставление, а абстрактная идея.     Согласно обиходному  пониманию, идея есть  не что  иное, как абстракцияотвлечения   из  суммы  опытов.  При  этом  люди  охотно  представляют  себечеловеческий  дух  как изначальную  tabula  rasa, которая лишь  впоследствиизаполняется через восприятие и испытание мира и жизни.     С  этой точки  зрения,  а  это  есть  точка зрения  нашей  эмпирическойнаучности в самом широком смысле слова,  идея  и  не может быть не чем иным,как эпифеноменальной, апостериорной абстракцией, выведенной из ряда опытов ипоэтому  более слабой и бледной по  сравнению с ними. Мы знаем, однако,  чтодух  не  может  быть  tabula  rasa,  ибо  критика  наших  принципов мышленияпоказывает нам, что известные категории нашего мышления даны нам априори, тоесть до  всякого опыта, и выступают одновременно с первым  актом мышления, идаже являются его  преформированными условиями. Но то, что Кант доказал  длялогического  мышления,  имеет гораздо  более  широкое значение для  психики.Психика, столь же  мало,  как и  дух  (область мышления), является с  самогоначала  tabula rasa. Конечно, конкретных содержаний еще  нет, но возможностисодержания даны априори через унаследование, преформированное функциональноепредрасположение.  Это  предрасположение  есть не  что иное,  как  результатспособов  функционирования мозга  у  всего  ряда  наших  предков, осадок  отпопыток приспособления и от опытов филогенетического ряда. Вновь сложившийсямозг или система функций является, следовательно,  старым, для  определенныхцелей  построенным  инструментом, не только пассивно  апперципирующим,  но иактивно, из себя упорядочивающим опыты и  принуждающим к известным выводам исуждениям. И это упорядочивание совершается не случайно и не произвольно, носледует  строго преформированным условиям, которые, однако,  не поставляютсянам через опыт в качестве  созерцаемых  содержаний,  но являются  априорнымиусловиями созерцания.  Это  -  идеи  ante rem, формальные  условия,  априориначертанные, основные линии,  предписывающие опытному материалу определенноеформирование,  так что их можно мыслить, как и Платон их понимал, в качествеобразов  или,  до известной  степени,  в качестве  схем  или  унаследованныхвозможностей,  которые,  однако,  исключают  или   по  крайней  мере  сильноограничивают   другие  возможности.  Вот  почему   даже  наиболее  свободнаядеятельность духа -  фантазия -  никогда не может унестись в беспредельность(хотя  поэт, может  быть, и  ощущает  это так), но остается  прикрепленной кпреформированным возможностям, к  первообразам  и  исконным  образам. Сказкисамых далеких  друг от друга народов  обнаруживают  в сходстве своих мотивовэту прикрепленность  к известным первообразам. Даже образы, лежащие в основенаучных теорий, обнаруживают эту ограниченность, например  эфир, энергия, еепревращения и постоянство, теория атомов, химическое сродство и т. д.     И вот, подобно тому как в духе конкретно мыслящего человека преобладаети  направляет  чувственно  данное  представление,  так  в   духе  абстрактномыслящего преобладает бессодержательный и потому  непредставимый первообраз.Он остается сравнительно бездеятельным,  пока  объект подвергается эмпатии итем  поднимается на высоту обусловливающего фактора мышления. Но если объектне  подвергается  эмпатии и  тем  лишается  своего  преобладания  в духовномпроцессе,  то  отнятая  у него энергия  обращается  назад к  субъекту. Тогдасубъект  бессознательно   подвергается  эмпатии  и   от  этого  пробуждаютсядремлющие  в нем  преформированные образы,  вследствие чего  они выступают вкачестве  действующих факторов  в  духовном  процессе, впрочем,  конечно,  внепредставимой форме,  как бы  невидимые, действующие за кулисами режиссеры.Так  как они суть  лишь  активированные возможности функционирования, то онилишены  содержания, поэтому  непредставимы  и  стремятся к  наполнению.  Онивбирают опытный материал в свою форму и изображают не факты, а  себя самих вфактах.  Они  как бы облекают  себя в  факты. Поэтому  они не  являются  ужеизвестной  исходной  точкой,   подобно  эмпирическому  факту   в  конкретноммышлении,  но становятся только  еще доступными опытному познаванию,  именноблагодаря  бессознательному формированию  ими  опытного  материала.  Эмпириктакже  может  расчленять  и  оформлять  свой  опытный  материал,  однако  оноформляет его по  возможности согласно  какому-нибудь  конкретному  понятию,которое он образовал на основании предшествующих опытов.     Абстрактный  мыслитель,  с  другой стороны,  использует бессознательнуюмодель  и  лишь апостериори,  из  конечного  продукта, переживает  ту  идею,которую  он  формировал.  Эмпирик,  по  своей  психологии,  всегда   склонендопускать,  что  абстрагирующий формирует опытный  материал произвольно,  наоснове известных  бледных,  слабых  и несостоятельных  предпосылок,  ибо  онизмеряет  духовный  процесс абстрагирующего  по  своему  собственному  modusprocedendi.  Однако подлинная предпосылка,  идея, или первообраз,  буквальнонастолько  же не  известна абстрагирующему,  насколько  эмпирику не известнатеория,  которую он  добудет в дальнейшем из опыта после стольких и столькихэкспериментов. Как  я  уже разъяснил в одной из предыдущих глав, один из нихвидит  индивидуальный  объект  и  интересуется  его индивидуальной  судьбой,другой же видит прежде всего отношения сходства между объектами  и  проходитмимо индивидуального факта, потому что ему приятнее и успокоительнее то, чтообъединяет  в раздробленном  многообразии.  Напротив, для первого  отношениесходства есть в прямом смысле обременительное и мешающее, что иногда даже недает ему овладеть познанием своеобразности объекта. Чем глубже он эмпатируетв единичный объект,  тем более он  познает  его своеобразность  и  тем болееисчезает для него  действительность отношения сходства между этим объектом идругим. Но если ему удается эмпатия и в другой объект, то он может ощущать ипостигать сходство  между обоими  объектами  в  гораздо большей степени, чемтот, который впервые и лишь извне увидел это сходство.     Конкретно  мыслящий благодаря  тому,  что  он эмпатирует  сначала  одинобъект,  а потом другой,  лишь  очень  медленно  может  доходить до познанияобъединяющего  их сходства, почему его  мышление кажется тягучим. Но эмпатияего  является  быстротекущей. Абстрагирующий,  напротив,  быстро  схватываетсходство,  заменяет ивдивидуальные объекты  родовыми признаками и  оформляетэтот   опытный   материал    своей   собственной   внутренней   мыслительнойдеятельностью, которая,  однако,  подвержена  буквально  столь  же  сильномувлиянию  призрачного первообраза, как конкретное мышление влиянию объекта.Чем   сильнее   влияние   объекта  на  мышление,   тем  глубже   его   чертызапечатлеваются на мысленном  образе. Но чем слабее действие объекта в духе,тем глубже априорная идея налагает свою печать на опыт.     Благодаря чрезмерному значению эмпирического объекта в науке появляютсядалее  своего  рода  теории  специалистов,  как,  например,  в  психиатриипресловутая мифология мозга, когда более обширную опытную область пытаютсяобъяснить   на   основании   принципов,  прекрасно   объясняющих   некоторыеузкоограниченные   комплексы   фактов,   но   совершенно   непригодных   длякакого-нибудь   другого    применения.   Напротив,   абстрактное   мышление,принимающее единичный  факт лишь благодаря  сходству  его с  другим, создаетуниверсальную  гипотезу, которая хотя  и изображает идею в  более  или менеечистом виде, но с сущностью конкретных  фактов имеет столь же мало или стольже много  дела,  как  миф. Итак, обе  формы мышления  в их крайнем выражениисоздают мифологию, причем одна из них конкретно оперирует клетками, атомами,колебаниями  и прочим, другая же - вечными идеями.  Крайний эмпиризм имеетпо крайней мере то преимущество, что по возможности  ясно изображает  факты.Крайний же  идеологизм имеет  то преимущество,  что отображает  в  возможнойчистоте  априорные  формы,  идеи или  первообразы.  Теоретические результатыпервого исчерпываются их опытным материалом, практические результаты второгоограничиваются изображением  психологической идеи. Так  как наш  современныйнаучный дух  имеет одностороннюю, конкретно-эмпирическую установку, то он неумеет  ценить то дело,  которое состоит в изображении идеи,  ибо факты стоятдля него  выше, чем  познание  тех  первичных форм, в  которых  человеческийрассудок  их постигает.  Известно,  что  сдвиг  в сторону  конкретизма  естьсравнительно недавнее приобретение, зародившееся в эпоху Просвещения. Успехиэтого развития  удивительны,  но  они  привели  к  накоплению  эмпирическогоматериала, необозримость которого создает постепенно больше путаницы, нежелиясности.  Оно  по необходимости ведет к научному сепаратизму и  тем  самым кмифологии специалистов,  которая обозначает собою смерть универсальности. Нопреобладание эмпиризма не только душит активное мышление, но является  еще иопасностью для образования теории внутри отдельной дисциплины. Отсутствие жеобщих точек зрения точно так же, как и отсутствие эмпирических точек зрения,поощряет образование мифических теорий.     Поэтому   я  держусь  того   воззрения,   что  терминология   Джемса  -tender-minded и tough-minded - является лишь односторонне наглядной, а всущности,  заключает  в  себе  известное  предубеждение.  Впрочем,  из  этихразъяснений  должно  было  бы  уже  выясниться,  что  типизация,  выдвинутаяДжемсом,  имеет  дело  с теми  же  самыми типами,  которые  я обозначил  какинтровертный и экстравертный.Оглавление