Глава VII. Проблема типических установок в эстетике
Само собою разумеется до известной степени, что все сферы человеческогодуха, прямо или косвенно имеющие дело с психологией, вносили свой вклад втот вопрос, который нас здесь интересует. После того как мы выслушали голосфилософа, поэта, врача и знатока человеческой души, слова просит эстетик. Эстетика по всему своему существу есть прикладная психология, изанимается она не только эстетической сущностью вещей, но и - быть может,даже в еще большей мере - психологическим вопросом эстетической установки.Столь фундаментальное явление, как противоположность между интроверсией иэкстраверсией, не могло укрыться надолго и от эстетика, ибо тот род испособ, которым ощущаются и созерцаются искусство и прекрасное, настолькоразличны у разных людей, что такая противоположность не могла не обратить насебя чьего-нибудь внимания. Если оставить в стороне множество более илименее исключительных или единственных в своем роде индивидуальныхособенностей в установке, то существуют две основные, взаимнопротивоположные формы, которые Воррингер обозначает как эмпатия(вчувствование = Einfuhlung) и абстрагирование. /75/ В своем определенииэмпатии он опирается, главным образом, на Липпса. По Липпсу, эмпатия есть:Объективирование меня в отличенном от меня предмете независимо от того,заслуживает ли объективированное название чувства или нет. Апперципируякакой-нибудь предмет, я переживаю некое побуждение, как идущее от предметаили как заложенное в нем, апперципированном, - побуждение к определенномуспособу внутреннего отношения. Этот способ является как данный предметом,как сообщенный мне им. /76- S.193 f/ Иодль /77- Bd.2. S.436/ объясняет этотак: Чувственная видимость, которую дает художник, есть не только повод ктому, чтобы мы по законам ассоциации вспомнили о родственных переживаниях,но так как чувственная видимость подлежит общему закону экстернализации(Externalisation) [Под экстернализацией Иодль разумеет локализациючувственного восприятия в пространстве. Мы слышим звуки не в ухе и видимцвета не в глазу, а на пространственно-локализированном объекте. /77-S.247/] и представляется чем-то внешним, то мы в то же время проецируем внее внутренние процессы, которые она в нас воспроизводит, и придаем ей темсамым эстетическую одушевленность - выражение, которое следовало быпредпочесть термину эмпатия (вчувствование), потому что при этойинтроекции наших собственных внутренних состояний в образ дело идет нетолько о чувствах, но и о внутренних процессах всякого рода. Вундт причисляет эмпатию к элементарным процессам ассимиляции. /78-Bd.3. S.191/ Итак, эмпатия есть своего рода процесс восприятия, отличающийсятем, что некое существенное психическое содержание вкладывается при помощичувства в объект, и объект тем самым интроецируется, - это содержаниеблагодаря своей принадлежности к субъекту ассимилирует объект субъектом и дотакой степени связывает его с субъектом, что субъект, так сказать, ощущаетсебя в объекте. Однако при этом субъект не ощущает себя проецированным вобъект, но вчувствованный объект представляется ему одушевленным и говорящимиз самого себя. Эта способность происходит оттого, что проекция переносит вобъект бессознательные содержания, почему в аналитической психологии эмпатияобозначается так же, как и перенос (Фрейд), поэтому эмпатия естьэкстраверсия. Воррингер определяет эстетическое переживание в эмпатии так:Эстетическое наслаждение есть объективированное наслаждение собой. /75-S.4/ Согласно этому, только та форма прекрасна, в которую можноэмпатировать. Липпс говорит: Лишь постольку, поскольку имеется налицо этаэмпатия, формы прекрасны. Их прекрасность есть не что иное, как это моеидеальное, свободное изживание себя в них. /79- S.247/ Согласно этому, таформа, в которую кто-нибудь не может эмпатировать, безобразна. Тем самымдано и ограничение теории эмпатии, ибо, как отмечает Воррингер, существуюттакие эстетические формы, которые не отвечают эстетическому творчествуустановки на эмпатию. Именно таковы восточные и экзотические формыискусства. У нас, западных людей, в качестве критерия художественной красотыс давних пор по традиции утвердилось естественно-прекрасное иестественно-верное, ибо таков критерий, характеризующий сущность игреко-римского и вообще западного искусства. (Некоторые формы средневековогостиля образуют, конечно, исключение!) Наша общая установка по отношению к искусству издревле является именноэмпатирующей, и прекрасным мы можем назвать лишь то, во что мы можемвчувствоваться. Итак, если эстетическая форма объекта являетсяпротивожизненной, так сказать анорганической или абстрактной, то мы не можемвчувствовать в нее нашу жизнь, что мы, однако, всегда делаем, когда мыэмпатируем. (То, что я эмпатирую, есть жизнь в самом общем значении.Липпс). Эмпатировать мы можем лишь в органическую, естественно-верную,стремящуюся к жизни фирму. И все же есть принципиально иная форма искусства,есть противожизненный стиль, отрицающий волю к жизни, отличающий себя отжизни и все-таки притязающий на прекрасность. Там, где эстетическоетворчество создает противожизненные, анорганические, абстрактные формы, неможет быть уже речи о воле к искусству, порожденной потребностью в эмпатии,но скорее о потребности, диаметрально противоположной эмпатии,следовательно, о тенденции к подавлению жизни. Полюсом, противоположнымпотребности к эмпатии, является стремление к абстрагированию. /75- S.16/ Опсихологии этого стремления к абстрагированию Воррингер говорит: Каковы жепсихические предпосылки такого стремления к абстрагированию? Нам следуетискать их в мирочувствии некоторых народов, в их психическом отношении ккосмосу. Тогда как стремление к эмпатии обусловлено счастливым, доверчивым,пантеистическим отношением людей к явлениям внешнего мира, стремление кабстрагированию является следствием великой внутренней тревоги человека,вызванной явлениями внешнего мира, и соответствует в сфере религии яркотрансцедентальной окрашенности всех представлений. Такое состояние мы хотелибы обозначить как чрезвычайно сильную духовную боязнь пространства. КогдаТибулл говорит: Primum in mundo fecit deus timorem [Первым Бог создал вмире страх (лат.).], то это самое чувство страха можно признать такжеисточником эстетического творчества . И в самом деле это так: эмпатия предполагает некую готовность,доверчивость субъекта по отношению к объекту. Эмпатия есть движение, сготовностью идущее навстречу, переносящее субъективное содержание в объект итем самым устанавливающее субъективную ассимиляцию, которая создает доброесогласие между субъектом и объектом, а иногда вызывает лишь иллюзию этогосогласия. Правда, пассивный объект позволяет субъективно ассимилироватьсебя, но отнюдь не меняет от этого своих действительных качеств. Благодаряперенесению они только затушевываются и, может быть, даже насилуются. Черезэмпатию могут быть созданы сходства и мнимые общности, которых вдействительности, собственно говоря, нет. Отсюда легко понять, что должнабыть возможность и другого рода эстетического отношения к объекту, а именнотакая установка, которая не идет навстречу объекту, но скорее стремитсяпрочь от него и старается оградить себя от влияния объекта, создавая всубъекте такую психическую деятельность, назначение которой состоит впарализировании влияния объекта. Эмпатия предполагает объект до известной степени пустым и потому можетнаполнить его собственной жизнью. Напротив, абстрагирование предполагаетобъект до известной степени живым и действующим и потому стараетсяуклониться от его влияния. Абстрагирующая установка является, следовательно,центростремительной, то есть интровертирующей. Понятие абстрагирования уВоррингера соответствует, таким образом, интровертной установке.Знаменательно, что Воррингер обозначает влияние объекта как страх илиробость. Таким образом, абстрагирующий усвоил бы по отношению к объектутакую установку, как если бы объект обладал устрашающим качеством, то естьимел бы вредоносное или опасное действие, от которого субъекту следовало бызащищаться. Несомненно, что такое, по-видимому, априористическое качествообъекта тоже есть проекция или соответственно перенос, но переносотрицательного свойства. Тогда нам следовало бы допустить, что актуабстракции предшествует бессознательный акт проекции, в котором на объектпереносятся отрицательно окрашенные содержания. Так как эмпатия, как и абстрагирование, является актом сознания, апоследнему предшествует бессознательная проекция, то мы имеем правопоставить вопрос: не предшествует ли и эмпатии бессознательный акт? Так каксущность эмпатии состоит в проекции субъективных содержаний, топредшествующий ему бессознательный акт должен иметь противоположныйхарактер, а именно погашение действенности объекта. Этот объект до известнойстепени опустошается, лишается самодеятельности и тем приспособляется квосприятию субъективных содержаний эмпатирующего. Эмпатирующий стремитсяэмпатировать свою жизнь в объект и испытать ее в объекте; поэтомунеобходимо, чтобы самостоятельность и отличие объекта от субъекта не былислишком велики. Поэтому при помощи бессознательного акта, которыйпредшествует эмпатии, самовластие объекта депотенцируется илисверхкомпенсируется именно тем, что субъект тотчас же бессознательно ставитсебя над объектом. Однако такое возвышение может осуществляться толькобессознательно, через усиление значения субъекта. Это может совершиться припомощи сознательной фантазии, которая или сразу обесценивает и обессиливаетобъект, или же возвышает субъекта и ставит его над объектом. Лишь такимобразом создается тот потенциал (Gefalle), в котором нуждается эмпатия длятого, чтобы можно было переводить субъективные содержания в объект. Абстрагирующий находит себя в мире, населенном ужасами, стремящемсянасильственно подавить его, поэтому он уходит в себя самого, чтобы измыслитьпро себя спасительную формулу, способную настолько повысить его субъективнуюценность, чтобы он чувствовал себя по крайней мере на высоте, достаточносильным противостоять влияниям объекта. Напротив, вчувствующийся находитсебя в мире, нуждающемся в его субъективном чувстве, для того чтобы иметьжизнь и душу. Он доверчиво наделяет его одушевлением, тогда какабстрагирующий недоверчиво отступает перед демонами объектов и строит себе,в лице абстрактных созданий, ограждающий его противоположный мир. Если мы припомним то, что было изложено нами в предшествующих главах,то мы без труда узнаем в эмпатии механизм экстраверсии, а в абстрагировании- механизм интроверсии. Великая внутренняя тревога человека, вызываемаяявлениями внешнего мира, есть не что иное, как опасение раздражений,свойственное интроверту, который, вследствие своего более глубокого ощущенияи реализованнсти, испытывает настоящий страх перед слишком быстрой илислишком сильной сменой раздражений. Его абстракции и служат совершенноопределенно той цели, чтобы уловить при помощи общего понятия всебеспорядочное и сменяющееся и уложить в пределы закономерности. Само собоюпонятно, что эта, в сущности магическая, процедура встречается в своемполном развитии у первобытного человека, геометрические знаки которого имеютне столько украшающее, сколько магическое значение. Воррингер с основаниемговорит об искусстве Востока: Мучимые запутанными сцеплениями и сменяющейсяигрою явлений внешнего мира, такие народы испытывали невероятную жаждупокоя. Возможность счастья, которую они искали в искусстве, заключалась не втом, чтобы погрузиться в вещи внешнего мира и насладиться собою в них, но втом, чтобы изъять единичную вещь внешнего мира из ее произвольности ивидимой случайности, увековечив ее через приближение к абстрактным формам, итаким образом найти спокойную точку опоры в потоке явлений. /75- S.18/Итак, эти абстрактные, закономерные формы суть единственные и высшие, накоторых человек может отдохнуть перед лицом невероятной запутанности мировойкартины. /75- S.21/ Как говорит Воррингер, именно эстетические формы и религии Востокаобнаруживают абстрагирующую установку по отношению к миру. Поэтому в общемлюдям Востока мир должен представляться иначе, нежели человеку западнойкультуры, который одушевляет свой объект при помощи эмпатии. Дляпредставителя Востока объект является одушевленным априори и властвует надним; и потому субъект отступает перед ним и абстрагирует свои впечатления.Верное представление о восточной установке дает Будда в своей Огненнойпроповеди, где он говорит: Все объято пламенем. Глаз и все чувства объяты пламенем, зажженнымогнем любви, огнем ненависти, огнем ослепления; его зажигает рождение,старость и смерть, боль и жалобы, заботы, страдание и отчаяние. Весь мирстоит в пламени; весь мир окутан дымом; весь мир истребляется огнем; весьмир содрогается. Именно этот ужасающий и мучительный облик мира заставляет буддистапринять абстрагирующую установку, подобно тому как и сам Будда, согласнолегенде, вступил на свой путь под влиянием подобного же впечатления.Динамическое оживление объекта как основание для абстрагирования нашло себеметкое выражение на символическом языке Будды. Это оживление покоится не наэмпатии, а соответствует априорной бессознательной проекции, проекции,которая, собственно говоря, существует с самого начала. Выражение проекцияоказывается даже неподходящим для верного обозначения этого феномена.Собственно говоря, проекция есть акт, который осуществляется, а не имеющеесяналицо с самого начала состояние, о котором, очевидно, идет речь. Я считаю,что более точным обозначением такого состояния является participationmistique (мистическое соучастие), предложенное Леви-Брюлем, потому что этопонятие формулирует первоначальную отнесенность первобытного человека ксвоему объекту. Дело в том, что его объекты динамически оживлены, заряженыдушевным веществом или душевной силой (но отнюдь не всегда одушевлены, какпредполагает анимистическая гипотеза!), и потому они имеют непосредственноепсихическое воздействие на человека, которое слагается благодаря тому, чточеловек является как бы динамически тождественным со своим объектом. Внекоторых примитивных языках предметы обихода имеют даже род, отличающийживые существа (суффикс оживления). Подобным же образом для абстрагирующейустановки объект является уже априори живым и самодеятельным и не нуждаетсяво вчувствовании, напротив, он обладает такой силой влияния, что принуждаетк интроверсии. Сильная бессознательная оккупированность объекта со сторонылибидо возникает вследствие того, что он стоит в отношении мистическогосоучастия к бессознательному субъекта, имеющего интровертную установку. Этоясно видно из слов Будды: мировой огонь тождествен с огнем либидо, присущегосубъекту с его пылающей страстью, которая является ему, однако, в видеобъекта, потому что он еще не превратил ее путем дифференциации всубъективно подвластную функцию. Поэтому абстрагирование является функцией, ведущей борьбу спервоначальным мистическим соучастием. Оно отрывает от объекта для того,чтобы расторгнуть скованность с ним. Оно ведет, с одной стороны, к созданиюэстетических форм, с другой стороны - к познанию объекта. Равным образом ифункция эмпатии является органом как эстетического творчества, так ипознания. Однако эмпатия осуществляется на совершенно иной основе, чемабстрагирование. Подобно тому как это последнее основано на магическомзначении и силе объекта, так эмпатия основана на магическом значениисубъекта, который овладевает объектом при помощи мистической идентификации.Как, с одной стороны, первобытный человек находится под магическим влияниемсилы фетиша, так, с другой стороны, он является и чародеем, и аккумулятороммагической силы, заряжающим фетиш. (Ср. с этим ритуал шуринга уавстралийцев. /65/) Бессознательное депотенцирование объекта, предшествующее актувчувствования, является также длительным состоянием с более слабым ударениемна объект. Но зато у вчувствующегося бессознательные содержания оказываютсятождественными с объектом и сообщают ему неживое и неодушевленное обличье[Потому что бессознательные содержания вчувствующегося сами относительно неоживлены.], почему эмпатия и становится необходимой для познания сущностиобъекта. Итак, в данном случае можно было бы говорить о постоянномбессознательном абстрагировании, которое и выставляет объект какнеодушевленный. Ибо абстрагирование всегда действует так: оно убиваетсамодеятельность объекта, поскольку она стоит в магическом отношении к душесубъекта. Поэтому абстрагирующий сознательно пускает его в ход, чтобыоградить себя от магического влияния со стороны объекта. Из априорнойнеоживленности объектов проистекает и доверчивое отношение вчувствующегося кмиру: нет ничего, что могло бы враждебно повлиять на него и подавить его,ибо лишь он один наделяет объект жизнью и душою, хотя его сознанию кажется,что дело обстоит как раз обратным образом. В противоположность этому дляабстрагирующего мир наполнен властно действующими и потому опаснымиобъектами, почему он и ощущает страх и, в сознании своей немощи, он избегаетслишком близкого соприкосновения с миром, чтобы создать те мысли и формулы,с помощью которых он надеется одержать верх. Поэтому его психология естьпсихология угнетенного человека, тогда как эмпатирующий подходит к объекту саприористической уверенностью, потому что объект, вследствие своейнеоживленности, неопасен. Такая характеристика, конечно, схематична и отнюдьне стремится охарактеризовать всю сущность экстравертной или интровертнойустановки, она подчеркивает только некоторые оттенки, имеющие, однако,немаловажное значение. Подобно тому как эмпатирующий, сам того не сознавая, наслаждается вобъекте самим собою, так абстрагирующий, размышляя над впечатлением,произведенным на него объектом, созерцает, не зная того, самого себя. Ибото, что эмпатирующий переносит в объект, есть он сам, то есть егособственное бессознательное содержание, и то, что абстрагирующий думает освоем впечатлении от объекта, он думает о своих собственных чувствах,явившихся ему в объекте. Отсюда ясно, что для действительного постиженияобъекта нужны обе функции, так же как и для действительного эстетическоготворчества. Обе функции и имеются всегда налицо у индивида, но только вбольшинстве случаев они неравномерно дифференцированы. Воррингер усматривает общий корень этих двух основных формэстетического переживания в стремлении к самоотчуждению (Selbstentauberung)./75- S.26/ В абстракции человек стремится к тому, чтобы в созерцаниинеобходимого и незыблемого освободиться от случайностей человеческого бытиявообще, от кажущегося произвола всеобщего органического существования. Впротивоположность запутывающему и поражающему множеству оживленных объектовчеловек создает себе абстракцию, то есть абстрактный общий образ, властновводящий впечатления в закономерную форму. Этот образ имеет магическоезначение против хаотической смены переживаний. Человек погружается в этотобраз и настолько теряет себя в нем, что ставит наконец свою абстрактнуюистину выше реальности жизни и тем самым вообще подавляет жизнь, котораямогла бы нарушить наслаждение абстрактной красотой. Тем самым он возводитсамого себя до абстракции, он отождествляет себя с вечной значимостью своегообраза и застывает в нем, причем образ становится для него до известнойстепени освобождающей формулой. Таким способом он отчуждается от самого себяи переносит свою жизнь на свою абстракцию, в которой он ее как быкристаллизирует. Далее, эмпатирующий, вчувствуя в объект свою деятельность, свою жизнь,также уходит этим в объект, поскольку эмпатированное содержание представляетсобой существенную часть субъекта. Субъект становится объектом, онотождествляет себя с ним и, таким образом, избавляется от себя самого.Объективируя себя, он слагает с себя субъективность. Воррингер говорит: Но,эмпатируя эту волю к деятельности в другой объект, мы и находимся в другомобъекте. Мы избавлены от нашего индивидуального бытия на то время, пока мы,в нашем стремлении к переживаниям, растворяемся во внешнем объекте, вовнешней форме. Мы чувствуем, как наша индивидуальность как бы вливается втвердые грани, в противоположность беспредельной дифференцированностииндивидуального сознания. В этом самообъективировании лежит отчуждение отсебя. Это утверждение нашей индивидуальной потребности в действиипредставляет собой в то же время предел для ее беспредельных возможностей,отрицание ее несоединимых дифференцированностей. В пределах этойобъективации мы, с нашим внутренним стремлением к активности, находимотдых. /75- S.27/ Подобно тому как для абстрагирующегося абстрактный образ являетсяоплотом, защитой от разлагающих воздействий бессознательно оживленныхобъектов [Fr. Th. Vischer в своем романе Auch Einer дает меткое описаниеоживленных объектов. /80/], так для эмпатирующего перенесение на объектстановится защитой от разлагающего действия внутренних субъективныхфакторов, беспредельных возможностей фантазии и соответствующих влечений кдеятельности, основанной на беспредельных, фантастических возможностях. Как,по Адлеру, интровертный невротик цепляется за фиктивную руководящую линию,так экстравертный невротик цепляется за объект, на который он совершилперенос. Интровертный абстрагировал свою руководящую линию от своиххороших или дурных испытаний, пережитых на объекте, и доверяется формуле каксредству защиты от беспредельных возможностей жизни. Эмпатия и абстрагирование, экстраверсия и интроверсия суть механизмыприспособления и защиты. Поскольку они дают возможность приспособления, онизащищают человека от внешних опасностей. Поскольку они суть направленныефункции [По вопросу о направленном мышлении /29/], они освобождают человекаот всего, носящего характер случайного влечения, мало того, они дажезащищают его от этого, давая ему возможность самоотчуждения. Как показываетповседневный психологический опыт, есть очень много людей, которые всецелоотождествляются со своей направленной функцией (ценной функцией); таковы,между прочим, типы, обсужденные здесь. Отождествление с направленнойфункцией имеет то неоспоримое преимущество, что этим человек лучше всегоприспособляется к коллективным ожиданиям и требованиям и, кроме того,получает еще возможность путем самоотчуждения уклоняться от своихподчиненных (неполноценных), недифференцированных и ненаправленных функций.К тому же с точки зрения социальной морали самоотверженность являетсяособенной добродетелью. Однако, с другой стороны, отождествление снаправленной функцией имеет и крупный минус, а именно дегенерацию индивида.Несомненно, человек в широкой мере способен к механизации, но все-таки не дотакой степени, чтобы он мог совсем отказаться от себя, не потерпев от этоговреда. Ибо чем больше он отождествляет себя с одной функцией, тем более онвкладывает в нее либидо и тем более он отвлекает либидо от других функций. Втечение довольно долгого времени эти функции выносят значительное отвлечениелибидо; но однажды он начинает реагировать. Ибо вследствие того, что либидоотвлекается от них, они понемногу опускаются под порог сознания, ихассоциативная связь с сознанием ослабевает и от этого они мало-помалупогружаются в бессознательное. Это равносильно регрессивному развитию,именно - возвращению относительно развитой функции на инфантильную и,наконец, на архаическую ступень. А так как человек провел в культивированномсостоянии лишь сравнительно немного тысячелетий, а в некультивированномсостоянии - много сотен тысяч лет, то функции архаического характера у негоеще чрезвычайно жизнеспособны и легко поддаются новому оживлению. И когдаблагодаря оживлению либидо известные функции подвергаются дезинтеграции, тов бессознательном начинают функционировать их архаические основы. Такое состояние означает диссоциацию личности, ибо архаические функциине имеют прямых отношений к сознанию, то есть нет удобопроходимых мостовмежду сознательным и бессознательным. Поэтому чем далее идет самоотчуждение,тем далее заходит и архаизация обездоленных функций. Вместе с тем возрастаети значение бессознательного. Тогда бессознательное начинает симптоматическирасстраивать направленную функцию и вместе с тем начинается тот характерныйпорочный круг, который мы находим в целом ряде неврозов: человек пытаетсякомпенсировать бессознательно расстраивающие его влияния посредством особыхнапряжений направленной функции, и это состязание продолжается в известныхслучаях вплоть до нервного крушения. Возможность самоотчуждения через отождествление с направленной функциейпокоится не только на одностороннем ограничении одной этой функции, но и натом, что сущность направленной функции принципиально требует самоотчуждения.Так, каждая направленная функция требует строгого исключения всего того, чтоне относится к делу, мышление исключает всякое мешающее ему чувство, и точнотак же чувство исключает все мешающие ему мысли. Без вытеснения всегоостального направленная функция не может совсем состояться. Но впротивоположность этому саморегулирование живого организма естественнотребует гармонизации человеческого существа; вот почему внимание кобездоленным функциям является жизненной необходимостью и неизбежной задачейвоспитания рода человеческого.Оглавление
A PHP Error was encountered
Severity: Warning
Message: Trying to access array offset on value of type bool
Filename: type_foreach/info-bottom-page-bookpages.php
Line Number: 38
A PHP Error was encountered
Severity: 8192
Message: preg_replace(): Passing null to parameter #3 ($subject) of type array|string is deprecated
Filename: type_foreach/info-bottom-page-bookpages.php
Line Number: 38
«Лики родительской любви»
Мы все не избежим печального конца